Юлия Лавряшина - Простить нельзя помиловать

Матвей подумал, что его настойчивость уже становится подозрительной, но необходимо было дожать… Убедить сперва Машу, затем остальных. Он почти не сомневался, что сумеет это сделать.

– Ладно, – проронила Маша с безразличным видом, мгновенно остудив его охотничий пыл. – Я позвоню Стасу. Если он захочет, чтобы пошел и отец, значит, так тому и быть. А девочку брать не обязательно, она еще не член семьи.

Матвей подавился дымом. Не возмущение схватило его за горло, а смех. Плеснув в стакан воду из тонкого стеклянного графина, он ее выпил залпом и перевел дыхание. Отведя сигарету, Матвей проговорил с укоризной, как ему самому показалось, плохо сыгранной:

– Эх, мать! Не знаешь ты пацановской психологии. Думаешь, только ради нас с тобой Стас согласится пойти? Это же тысяча ежей, а не ребенок! А девчонке ему, конечно, захочется пустить пыль в глаза.

«Это тебе хочется», – подумал он равнодушно, уже смирившись с тем, что не может справиться с непобедимым мальчишеством, которое так и бурлило в нем. Оно заставляло вновь и вновь выпячиваться грудь: «Да я! Да у меня!»; оттопыривало нежно шелестящий карман и рвалось сцепиться с другим мальчишкой, нахально покусившимся на облюбованный им плод.

Маша проговорила с тем хорошо знакомым Матвею оттенком презрения, которое слышали ее провинившиеся сотрудники:

– Я вообще удивлена, что Нина Савельева как-то проявилась в его жизни. Насколько я помню, она обхаживала Стаса чуть ли не с пеленок. У них это называется «бегала за ним».

– У нас это называлось так же. Не помнишь? Бегала, ухлестывала, сохла… Нет, «сохла» мы уже не говорили, это наши родители сохли…

Она обратила к нему тот пристальный, проникающий в душу взгляд, который всегда пугал Матвея. В такие минуты он чувствовал себя безродным шутом, которого ради смеха заставили раздеться перед королевой, а прикрыться нечем.

– Да ты провел целое лингвистическое исследование… Волнующая тема?

– Ты же знаешь, – начал он, хотя ничего такого она знать не могла, – иногда я зацикливаюсь на какой-нибудь чепухе и обсасываю ее.

Матвею показалось, что ее глаза подтвердили: «Я даже знаю, на чем ты зациклился сейчас».

Он вспомнил эти слова по дороге в ресторан, когда они, захватив Стаса (Аркадий, конечно, отказался пойти), заехали в ту самую, погибающую от времени часть района, где Матвей уже успел побывать. У него едва не вырвалось: «Я знаю», – когда Стас, как всегда недовольным тоном, будто таксисту, сказал где остановиться. И сделалось ясно, что ему ничего не стало известно от Нины, и от этого Матвей ощутил прилив легкости, позволявшей на всех смотреть свысока, ведь ты приподнимаешься на дыхании своего счастья.

«У нас появился общий секрет! Это уже много, – возликовал он, и, уловив сумасшедшие удары сердца, подумал с удивлением: – А я действительно зациклился на ней…»

Он осознал, что не столько красота этой девочки пленила его, как дикого янычара, сколько ее неподатливость, не наигранное равнодушие, нежелание сделать навстречу ни шага. Ей не приходилось бороться с собой, Матвей просто не интересовал ее. Вот только ему трудно было признать, что кого-то он может не заинтересовать.

Долгие годы (еще до брака, а после – в особенности) он прожил в уверенности, что ни одна женщина не откажется от возможности хоть в чем-то облегчить себе жизнь. Разве Машу в свое время не привлекла перспектива освободиться от тяготы домашних хлопот? Нина же не хотела даже этого. Ее слова звучали не для того, чтобы пробудить в нем интерес и азарт, она действительно не хотела ничего менять, Матвей видел это. В ее взгляде отчетливо читался звучавший внутри вздох: «Опять он! Как от него избавиться?»

Два дня подряд Матвей дожидался ее у школы, уже выяснив, что они со Стасом выходят по отдельности, неумело оберегая от насмешек то, к чему и сами-то не успели привыкнуть, и предлагал подвезти. Нина отказывалась с той легкой вежливостью, которая подчеркивает, насколько незначительна предлагаемая услуга, как и человек, способный ее оказать. И оттого ему становилось особенно обидно…

Не сдаваясь, Матвей ехал за ней вдоль тротуара, но на остановке Нина впрыгивала в автобус, как назло ходивший по расписанию, которое она хорошо знала, и ему оставалось недоуменно чертыхаться.

«Что за идиотское упрямство!» – рычал он, понимая, насколько неверна эта формулировка. Упрямство предполагает возможность поражения… Она не упрямилась.

Выскочив из машины, угрюмо промолчавший всю дорогу Стас подбежал к крыльцу старого дома, но не успел даже подняться по лестнице, как Нина уже выскочила к нему навстречу. У Матвея заныло в груди: «Не хочет терять ни секунды». На какой-то миг эти двое застыли, вбирая друг друга взглядами: она – наверху, он – внизу. И эта случайно разыгранная сцена – Джульетта на балконе – отозвалась в Матвее еще большей тоской: «Неужели это то самое? Неужели мне действительно нечего тут делать?»