Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

– Пустите нас к ва-а-м!

Лонгин Антонович властно спросил:

– У вас своего домика нет?

– Мы с родителями, – плаксиво сказала девушка, – там скучно. В гости хотим!

Он прикрикнул, чтобы ушли стучаться к кому-нибудь другому. Парнишка плюнул в стекло, а подружка пригрозила:

– Мы вам не дадим это самое делать! Будем под окном мяукать и кричать, что вы делаете...

А Олёну на кухне в эти минуты мучило: какую купюру сунул профессор её помощнице? Надвинулась на неё грудастым торсом:

– Сколько дал тебе?

Та вынула из кармана смятую десятку. «Как и мне!» – безжалостно царапнула обида сердце поварихи. Она вырвала десятку:

– Думала, подарил? Он на шампанское дал!

– Я отнесу...

– Она отнесёт! – взъярилась Олёна. – Ты носить-то культурно умеешь?!

Спрятав под плащом завёрнутую в бумагу бутылку, пошла торопливо к домику важного гостя – глядь, а на крыльце топчутся Шурка, сын беспутной Лариски-мотористки, и Натка Вырлакина, блядюшка из ранних.

Повариха угрожающе крикнула им: – Э-эй! – чем их не испугала и тогда бегом завернула к домику Валер Иваныча:

– Над вашим шишкой – хулиганство!

Он оторвался от телевизора, по которому смотрел соревнования по художественной гимнастике, и побежал наводить порядок. Лонгин Антонович, вышедший на крыльцо прогнать прилипчивую парочку, сказал Натке:

– Тебя не шлёпали давно?!

Она играючи отскочила:

– А вы пошлёпайте!

Тут подоспела помощь. Олёна с разбегу сбила с ног щуплого паренька, но Натка увернулась от Валер Иваныча и припустила за домики. Он понёсся за ней, похожий на упрямого свирепеющего барбоса.

Профессор смог, наконец, возвратиться к Алику; через пару минут повариха подала им шампанское.

А Валер Иваныч заглянул, лишь спустя почти час. Извинился за недогляд, сообщил, что «хулиганка наказана», не уточняя – как. Спрашивал, не надо ли чего, с благодушным видом учащённо дышал, в глазах от прилившей крови краснели жилки. Девушка попалась ему в руки – когда ей надоело убегать...

Алик после его ухода пробормотала:

– Отталкивающая личность.

Профессор сказал, посмеиваясь:

– Ты ведь отдыхала только со студентами? так погляди на трудовой люд.

– Я уже всё поняла! Самое ужасное, Ло: если бы не твои рассказы, я увидела бы всего-навсего отдельных идиотов... жила бы, как все, и не знала лицо и суть народа.

«Вы что же предлагаете народу?! – устраивал ей разнос (до её замужества) чиновник, приглашённый на худсовет. – Оборочки-оборочки-оборочки! Разве эта помпадурщина нужна нашей женщине?!» Теперь казалось, человек этот и Валер Иваныч похожи, как братья-близнецы.

Она подумала об отце: не похож ли он на того чиновника? или на Валер Иваныча? Отец иногда ездит на заводскую турбазу, но ни мать, ни её с собою не берёт. Теперь понятно – почему. Там у них девки. Она представила отца и «руководителя», пьянствующих в домике, и голоногих девок: подвыпивших, бессовестных, цинично визжащих...

– Ло, мы будем здесь ночевать? – спросила, едва не поёжившись.

– Впечатлений достаточно? – улыбнулся профессор и заговорил о том, что если этим людям рассказать правду о маргарине и комбижире, они не откажутся ни от фальшивых несъедобных жиров, ни в целом от той жизни, которую ведут.

Их единственной надеждой могла бы быть власть, имеющая совесть . Но они не примут такую власть. Им подавай власть лживую, ибо лживость для них то же, что для алкоголика – алкоголь. Во лжи им видится позитивность правды, а правда противна им, как ложь. Причём, ситуации случаются самые неожиданные. Свою базу отдыха назвали «Комарик». И попробуй скажи им: ведь это то же, что «Кровососик». Взлютуют.

Лонгин Антонович рассказал, что однажды забыл взять в лес мазь от комаров: и мук же натерпелся! разодрал в кровь руки, вся физиономия была в расчёсах! Вспомнишь – и передёрнет всего, невольно начинаешь чесаться.

Ну, а эти люди? Для них комары – нечто уютно-идиллическое, лиричное. Вот что за водораздел пролегает через «Комарик»! как много ужасающего зашифровано в «Комарике»...

Алик слушала мужа, идя с ним к машине, и жгуче переживала: её тоже, бывало, изводили комары, но предложи кто-то назвать турбазу «Комариком» – она бы не возразила. Просто промолчала бы без какой-либо мысли. «И оттого теперь, – понимала она, – я возненавидела бы Ло – не будь он для меня тем, кто он есть. Каждый из тех, кто вокруг, из тех, кого я знаю, возненавидит его за одно лишь это рассуждение».

Лонгин Антонович осмотрительно вёл «волгу», он воздержался от шампанского – ему нравилось беречь Алика. Наслаждаясь выражением, с каким она слушала его, он говорил: