Игорь Гергенрёдер: Стихи [Сборник]

Аромат жасминовый и дымок от сауны,
Сосны смолкой плакали в полдень дачно-томный.
Селезень и уточки, белки и вся фауна
Нам желали полдничать остро и скоромно.

Утром были постники. Трепеща стрекозами,
Чувства наши в хрупкости изнывали вздорно.
Но пришло подарочно, банно и берёзово —
Голубиной поступью — то, что так упорно…

Колесницей сауна понеслась экстазная,
Мчала её молния, царственно блистая.
Правила сиятельно ты, многообразная,
Роскошь грехотворная! Амазонка Мая!

Детка ли, дикарочка, а то вдруг жеманница:
Ты хотела сумерек вкрадчивых приливов.
Мы страдали жаждою нашим счастьем раниться —
В ненасытном голоде — щедрости игривой.

Покупали жертвами муку мы полночную,
Пахла ты жасминами, ранила пребольно…
Нас лечило вечностью представленье точное —
Как уходит вечное стёжкою окольной.

Ты пропала бусинкой росы
В грусти недосказанной левкоев.
Скорпиона жалящей косы
Я бужу влюблённою рукою.

Девочкой остался Андижан
В памяти с урюком и хурмою.
Плач хмельной какого же рожна
Мушку со щеки твоей не смоет?

Правый твой был просто бугорок,
Левый я прозвал «килиманджарчик»…
Вызрел распустившийся жарок
В мраком угрожающий пожарчик.

Не любитель я рисковых драм,
Не кричу слезьми по нежной были:
Мой порыв к нетронутым цветкам
Ваши бы бездумно загубили.

Задремал зловещий скорпион,
Но упрёк не спит в огне вендеттном:
Не полез тогда я на рожон,
Застеснявшись участи бездетной.

Бритвой посверк аспидной косы —
Так безгрешно полночь беспокоя! —
Пишет мне в изломинках косых
Долю отцветающих левкоев…

На жерла мчится эскадрон,
Он не живёт — он в славе млеет.
Штыками щерится заслон,
Платочком машет Доротея…

Заслон был смят. «Вперёд! Вперёд!»
Сверкают каски, стяги реют.
А конь, отстав, к воде несёт
Отозванного Уверлея.

Невесте скажут про беду —
И девушка окаменеет,
И вечной статуей в саду
Для слёз и шуток забелеет…

Сходилась паства, немо ждали.
Был патер жилистый и властный.
А где-то стыли дали, дали
И остов Дороти несчастной.

«Кресты нашиты? Ульм косматый,
Пускай жена тебя причешет!» —
Был патер словно в чёрных латах:
Но эскадроны были пеши.

А на холме вблизи тачанок
Отрядники варили просо.
Им было худо от молчанья —
Хоть топоры бы, вилы, косы!

Но вожделение напрасно.
«Шульмейстер — хор!». «Ave Maria…»
Старались дети. В мире — ясность.
И бережно пошли прямые.

…А пулемёты всё стреляли!
О, несознательная масса!
И близко были дали, дали
И Образ Матери прекрасный.

К концу полёта подали вино.
Урала воздух. Я схожу по трапу.
Авто. Банкет. Томящий саксофон.
Вошедший Россель нежно жмёт мне лапу.

Сентиментальный пропорхнул часок:
Я про Берлин, а он про доллар с «ойро»…
Предатель хенди [1] Handy — мобильник (нем.). твой зажал звонок,
И нить звенит в руке богини Мойры.

Официант, подав со льда токай,
Мне с миной важной: «Тут о вас спросили».
Огненноокий в красных брючках Май
В мой вплёл венок белейшую из лилий

И улыбнулся, чёлочкой тряхнув.
Глядела ты прекрасной хищной птицей —
Я взревновал к тебе твою весну,
Загадочная властная зарница!

А жизни нить легла на ножниц сталь,
Игорный стол отдал очко алькову.
Мы разбивали старую скрижаль —
Безумел Май, даря снежка обнову.

Припрыжка круглых, и души бедлам,
Намёк на рай познавшую фалангу…
Я розой подносить к сухим губам
Беру твои прелестные string-tanga.