Камен Калчев: Софийские рассказы

— Ты прав, Мицков. С глаз долой — из сердца вон. Вот посмотри на Ивана Г. Иванова. Он устроил все свои дела еще в то время, когда служил в налоговом управлении.

— Я это знаю, товарищ Мичев!

— Да, но вы же все меня критиковали тогда на собрании, — сказал он.

— Меня там не было из-за занятости по работе, — ответил я.

— А надо было быть, выступить, защитить меня в тот момент.

— Я, конечно, выступил бы, — проговорил я.

— Сомневаюсь! — ответил Мичев.

Он отогнал насевших на него голубей и забросил пустой противень в траву. Птицы прыгали на противень, скользили и падали задом на землю.

— Никто не сказал обо мне на этом собрании ни единого хорошего слова! — продолжал он. — Кроме одной уборщицы…

— Зафиров говорил, товарищ Мичев, это я точно знаю.

— Какое значение имеет голос Зафирова, когда у него у самого рыльце в пушку, ведь так?.. А сейчас ты хочешь, чтобы я позвонил в министерство обороны, да?

— Да, товарищ Мичев, если это возможно.

— Попробую, брат, только соединяют меня с трудом.

— …Перевели бы его в Мало-Бучино, товарищ Мичев!

Он затянул потуже свой ремень, поправил пистолет, чтоб не висел так низко, отряхнул рубашку от пуха и помета голубей и повел меня через поросший травой двор к даче, утопавшей в тени двух огромных канадских тополей, раскинувших свои ветви над ее крышей. А в это время довольные и сытые птицы, белые почтовые, набив свои зобы, кружились над голубятней и дачей, шумя крыльями, сделанными будто из шелка, а не из мягких перьев. Небольшой стаей они направились в сторону поселка и растаяли в залитом солнцем просторе, чтобы вскоре вернуться назад счастливыми и довольными.

Товарищ Мичев шел своим привычным солдатским шагом через поросший травой двор, тяжело и уверенно ступая коваными сапогами. Усики его посеребрились, присыпанные порошей прожитых лет, а совершенно лысая голова сверкала на ярком солнце.

— По-моему, здешний климат хорошо действует на вас, товарищ Мичев, — сказал я, глядя на его развитую грудь и мускулистые руки.

— Да, Мицков, климат здесь для здоровья полезный.

— А верно ли, что Витошу хотят превратить в парк культуры и отдыха?

— Да, поговаривают. С недавних пор каждый день приезжают сюда студенческие отряды, все промеряют…

— Лиля говорила нам, что ими руководит управление «Парки и сады».

— Да, шастают тут разные ребята и девчонки, которые больше занимаются любовью, чем работой.

Сказав это, он будто уколол меня иглой в самое сердце. Я тут же представил себе нашу сношеньку среди этих парней, и у меня заныла душа. «Хорошо устроилась, — подумал я. — Он границу охраняет, а она прокладывает аллеи на Витоше!» И так у меня стало паршиво на душе, что на лбу моментально выступил пот, словно меня придавили плитой в черной и влажной могиле и не дают выбраться наружу, глотнуть свежего воздуха.

— Но ведь их, наверное, контролируют профессора? — спросил я.

— Смотри, наконтролируют! Они сами как студенты… Два сапога пара…

Товарищ Мичев махнул в отчаянии рукой и ввел меня в коридор дачи, где у него стоял телефон. Он сел на низенькую скамеечку, чтобы было удобнее, и начал набирать номер. Я молчал. Сидел, глядел через открытое окно на лес и все больше думал о студенческих бригадах, организованных управлением «Парки и сады», с благословения, разумеется, профессоров. Товарищ Мичев продолжал набирать номер. Диск телефона крутился, словно скреб по моему сердцу. Вся моя надежда сосредоточилась на этом аппарате. Я вздохнул и мысленно перенесся в министерство обороны, к тому телефону, номер которого он набирал.

— Никак не могу понять, — рассердился в конце концов товарищ Мичев и бросил трубку на аппарат. — Все говорят!.. Все занято!..

— Напряженное положение, товарищ Мичев, много работы.

— Ну и что? И у меня в свое время было много работы, но я всегда отвечал.

— Не все такие, как вы, товарищ Мичев!

— Мицков! — прищурился он недовольно. — Я не люблю комплиментов.

Он снова снял трубку и начал крутить диск быстро и нервно. Но в наступившей тишине слышались только частые гудки. Сердце мое сжималось от боли; по спине у меня ползали мурашки, потому что в лесу уже мелькали студенческие бригады — платья и брюки — и с ними профессор в очках. Появился и треножник с окуляром.

— Смотрят через окуляр! — сказал я, высовываясь из окна.

Товарищ Мичев не обратил внимания на мои слова, занятый телефоном. Я продолжал наблюдение, обострив до предела зрение, но снохи не увидел.