Эмилиян Станев - Будни и праздники

Лампы в доме не оказалось, и пришлось укладываться спать в темной комнате, где было душно и пахло нафталином.

Оба долго лежали без сна, думая о своей удобной квартире. Муж злобно кусал губы и молчал, притворяясь спящим. В голову лез то начальник почты в форменном кителе, то пыльный автобус, то станция железной дороги.

В комнате было тихо, темно. Оба обливались потом под жарким ватным одеялом, но не решались в этом признаться и делали вид, что спят. За окном сияла луна. неподвижными тенями высились деревья, белели в лунном свете стены соседнего дома.

На городских часах пробило два. В углу комнаты тихонько затрещал сверчок, на чердаке завозились мыши.

— Неужели нет одеял полегче? — не выдержал наконец муж. — Задохнуться можно…

— Завтра поищу, — вздрогнув, отозвалась она.

— Курорт! — презрительно обронил он после короткого молчания. — Не могу взять в толк: зачем ты сюда рвалась? Родной очаг? Ради бога, я ничего не имею против, но когда это превращается в пытку…

Она чувствовала, что он кипит от злости, и лежала затаив дыхание, точно провинившийся ребенок.

Он встал, закурил, распахнул окна. Где-то вдали сверкнула молния. Прошумел в ветвях деревьев ветер. Лягушки расквакались еще громче, а свет луны потускнел.

— И чего ради мы приехали? — продолжал муж, снова ложась в постель. — По-моему, только для того, чтобы ты могла покрасоваться перед несколькими старушенциями…

Она вся вспыхнула и чуть не расплакалась от обиды.

— Ты никогда не уважал мою прошлую жизнь… Ничего не уважал… ни маму, ни…

— Ба! Прошлую жизнь… Перестань, пожалуйста! Что в конце концов происходит, черт побери! Притащила меня сюда после тысячи заверений, что мы тут прелестно проведем время, а на поверку — ночуем в нежилом доме, тычемся в темноте, как слепые котята, и слушаем, как над головой скребутся мыши… Прошлое!.. Сентиментальная чушь!

Ветер за окном крепчал. Снова сверкнула молния, на этот раз озарив своим зеленым светом низкие незанавешенные окна. Комната выступила во всей своей неприглядной наготе. Гром словно обрушился прямо на город.

Открытые створки окон вдруг с треском захлопнулись» Муж кинулся их запирать. Какой-то листок бумаги вихрем взвился и шурша пролетел по комнате.

Жена лежала не шевелясь, испуганно глядя перед собой. В завывании ветра и раскатах грома ей слышались чьи-то сердитые голоса, исполненные негодования против нее и ее мужа. Далекие, грозные, эти голоса винили ее за то, что она недостаточно любит родительский дом, свое прошлое, своих покойных родителей. Она поникла, присмирела, и ей вдруг захотелось снова стать скромной учительницей младших классов, которая крутит роман с Кунтровым, ходит в скверно сшитых платьях и каждый месяц отдает свое жалованье отцу, мелкому чиновнику, любителю приложиться к рюмочке.

Она свернулась в комок и, охваченная жалостью к самой себе, смотрела, как муж закрывает окна. Высокий, плечистый, полуголый, он был похож на варвара-завоевателя, вторгшегося в ее бедный отцовский дом, чтобы его опустошить. Ей хотелось его ненавидеть, но недоставало сил.

Гром опять разорвал небо с такой яростью, что зазвенели стекла. Внезапно хлынул дождь. Она вскрикнула и бросилась к мужу. И, крепко прижимаясь к нему, затряслась в горьких рыданиях.

— В чем дело? — воскликнул он. — Отчего ты плачешь? Что с тобой, Элена? Я тебя обидел? Ну, хорошо, хорошо, останемся тут, раз ты хочешь… Я ведь не о себе забочусь… Я ради тебя…

— Нет! — проговорила она. — Я не хочу здесь оставаться.

— Но отчего ты плачешь?

— Не из-за этого.

— Из-за чего же?

Она не ответила. Прошлое казалось ей теперь давним сном. Былая учительница исчезла, как исчезла жизнь из этого пустующего дома. И как ни хотелось ей любить его — она не могла себя заставить, так же как не могла и презирать себя за это…

Несколько дней спустя начальник почты и тетка с букетами алтея и настурций проводили их до автобусной станции и долго махали рукой вслед большому пыльному автобусу.

В привокзальном буфете Иван Десев выбрал столик в глубине прокуренного, плохо освещенного зала, заказал пива и, положив походную сумку рядом с собой, удобно расположился на стуле.

До прихода поезда оставалось еще четверть часа, но на перрон пассажиров не пускали, а на улице шел проливной осенний дождь.

Десеву нравилось сидеть в пустом буфете, где играло радио и сильно пахло мастикой и кофе, слушать сквозь шум дождя тяжелый грохот маневрирующих паровозов и следить за отблесками огня в окнах.