Эмилиян Станев - Фокер

Столяр Куцар, страстный охотник, принес его домой сырым осенним вечером.

Щенку не было еще и месяца. Толстые лапы с розовыми подушечками не могли выдержать тяжести тельца, и, когда Куцар положил его на стол, чтобы разглядеть при свете лампы, он так и остался лежать на животе. Сморщенная мордочка бессильно висела, а в складках выпуклого лба лениво горели маленькие мутные глазки.

У него были желтые точки над глазами, белая полоска на лбу, бархатно-мягкие, не очень длинные уши и несоразмерно большая голова. Но со временем его внешность должна была измениться. Уже сейчас на спине и особенно ясно на лапах у него проступали желтоватые подпалины.

Он принадлежал к породе гончих с гладкой и блестящей черной шерстью, которым обычно дают кличку Арап. На задних лапах у него было по шесть пальцев, из чего Куцар заключил, что он будет отлично охотиться на зайцев.

Взяв щенка в руку, как берут яйцо, Куцар поднес его к своему уху и легонько потряс. Послышалось тихое сопение, которое перешло в недовольное урчание. Куцар улыбнулся. Это, как он считал, означало, что из щенка выйдет злой и неутомимый гончий пес.

Потом он отнес его под лестницу в прихожей, положил в ящик, где раньше держали керосин, и накрыл тряпкой.

Два-три дня оттуда доносилось писклявое и жалобное поскуливание.

— По матери плачет, — объяснял Куцар сыновьям, которые часами возились у ящика, играя со щенком. Он лизал им руки розовым языком и тяжело вздыхал, когда они перекидывали его с руки на руку. Через неделю он уже узнавал их и при их появлении помахивал хвостом — черным и тонким, как веревочка.

Когда лапы у него окрепли, он стал ходить по двору, смешно задрав изогнутый, как сабля, хвост. Куцар вытащил ящик во двор под навес, застлал дно стружками и раз и навсегда изгнал щенка из дома.

Он запрещал сыновьям вносить его в комнату, говоря:

— Собака должна знать свое место.

Щенок рос быстро. Кормили его молоком с размоченным хлебом, а дети пичкали разными лакомствами, которые тайком таскали на кухне.

Через несколько дней он изучил грязный двор, где разгуливало возвращавшееся каждый вечер стадо гусей и хрюкала свинья, обрыскал все укромные уголки, даже за грудой дров под навесом. Блестящим, постоянно влажным носом он обнюхивал все предметы.

Возвращаясь из мастерской, Куцар первым делом шел к щенку.

Тот не любил хозяина — от него пахло табаком, а иногда и спиртом. К тому же он мучал его. Стиснув рукой морду, хозяин раскачивал ее из стороны в сторону. Молодые острые зубы впивались в щеки, а жесткая рука мешала дышать. Фокер — такую кличку позднее дали щенку по названию известных в прошедшую войну стремительных боевых самолетов, поразивших воображение столяра, — убегал под навес и прятался за дровами. Но хозяин выманивал его оттуда и опять таскал за морду или, хуже того, мыл едким хозяйственным мылом.

Однажды эти шутки надоели Фокеру, и из его пасти вырвалось сердитое рычанье.

— Вот такого мне и надо! — воскликнул Куцар. — Чтобы был кусачий, чтобы был злой! А ну-ка, еще раз — р-р-р-нга, — и он повторил свою шутку.

Фокер не понял, к чему все это, но с того дня злобно рычал, когда кто-нибудь пробовал схватить его за морду.

Раздразнив щенка, Куцар приседал на корточки у ящика и принимался лаять и свистеть. При этом он делал такие движения головой, словно угрожал кому — то, а на смуглом его лице появлялось счастливое выражение, усы повисали и подрагивали, как хвост ласточки. Этот лай и свист — то тревожный, то успокаивающий — приводил щенка в возбуждение.

Фокер поднимал уши и принюхивался. Смутное воспоминание, оставшееся в его памяти от постоянно снившихся ему снов, наполняло все его существо радостным трепетом. Когда они снились ему, он вздыхал и издавал звуки, похожие на лай. Тогда ноздри его черного носа то расширялись, то сужались, жадно вдыхая воздух, точно он обнюхивал то, что видел во сие, а по всему телу пробегала дрожь.

Куцар, затаив дыхание, наблюдал, как он спит, и, если к ним подходил один из сыновей, делал ему знак молчать.

Почувствовав присутствие людей, щенок просыпался. Хозяин брал его на руки, гладил и говорил что-то ласковое.

Однажды он бросил ему кусок мяса и впервые произнес его имя.

Дней через десять Фокер уже понимал значение этого слова. Поскольку оно выражало внимание к нему, и при этом ему давали есть, Фокеру нравилось его слышать.