Елена Чарник - Двадцать четыре месяца

.

Как тихий, равномерный плеск весел…

Открывая глаза по утрам, он первым делом смотрел в окно на тополь, белоствольный серебристый тополь, в общем-то редкое для обсаженного платанами города дерево. Это была проверка. Так он узнавал, в каком мире проснулся сегодня: в мире, где есть Бог, или в мире, где Его нет. В мире, где Он был, живой тополь радостно хлопотал листьями, потягивался светлым телом ствола, помахивал ветками, разминаясь после сна. В мире же, Им оставленном, беспорядочно дергалось, бессмысленно шевелилось, как водоросль, движимая водой, мертвое дерево.

Он поднял глаза: тополь был жив.

Он вышел на улицу в южное утро, преодолев всем южанам знакомый, усиливающийся к полудню контраст между пещерной сыростью подъезда и прогретым воздухом улицы. Город был приморский, но, к счастью, не пляжный, а портовый, и, чтобы попасть на пляж, нужно было ехать автобусом на окраину. Поэтому в центре города, где он жил, не прогуливались летом девушки в купальниках и парео. Это было к счастью, потому что иначе в те дни, когда тополь бывал мертв, ему приходилось бы наблюдать еще и мертвых, механически передвигающихся, голых женщин. Так место, где он родился и вырос, щадило его воображение.

На работу он не должен был приходить слишком рано, и в тот момент, когда он проходил мимо пристани, дневная деятельность горожан по добыче летнего заработка уже начиналась. Владельцы катеров уже зазывали кататься по бухтам вылезающих из автобусов экскурсантов, приехавших посетить места боевой славы русского флота, пехоты и ее артиллерии.

Когда-то и он подумывал о том, чтобы накопить денег на катер. Через покупку катера, как ему казалось, лежал его путь к богатству и благополучию. Но, глядя сейчас на то, с какой настойчивостью, чуть не хватая экскурсоводов за руки, работают зазывалы, он думал, что вряд ли они зарабатывают много, и даже вряд ли вообще зарабатывают.

***

Он работал фотографом в открывшемся всего два года назад салоне. Летом фотографом он только числился. Мало кто из отдыхающих решал вдруг сняться для паспорта или водительских прав в их приморском городе, а местные летом были так заняты, что свои проблемы с документами решали в другое время года. Художественные же фото за все время работы ему приходилось делать всего пару раз. Летом он проявлял и печатал снимки для тех, кому не терпится узнать, что получилось, не дожидаясь приезда домой, продавал коробочки с пленкой.

Пластиковая по дизайну дверь фотосалона, выходя наружу, оставалась все же частью не наружного пространства улицы, а внутреннего пластикового пространства помещения. Он открыл ее своим ключом, вошел внутрь и только сейчас вспомнил, что даже не взглянул на море сквозь колоннаду пристани. Он легко мог представить его сегодняшний пестрый блеск и небольшое волнение, но это было не то: сегодня утром он моря не видел, забыл о нем, и это было не к добру – обычно вскоре после того, как он забывал взглянуть на море, умирал тополь.

Он не любил пластиковую внутренность салона в солнечную погоду. В дождь салон выглядел изнутри вполне сносно, был в чем-то приятным легковесным укрытием, где можно было бы назначить встречу девушке в промокших от дождя у щиколоток джинсах. Но при солнце вся поддельность пластика была налицо. Иногда ему казалось, что все “искусственное” придумано для плохой погоды: дома (в хорошую можно жить и под открытым небом), автомобили (в хорошую можно передвигаться пешком), мосты (в хорошую можно и вплавь), хотя прекрасно знал, что думать так – идиотизм, поскольку полно всяких “искусственных” вещей, пользоваться которыми предпочтительнее в хорошую погоду: самолеты, корабли…

***

Весь этот рабочий день, в течение которого он был занят в основном продажей пленки и напечатал пару срочных заказов с плещущимися у берега на пестрых кругах детьми и девушками в купальниках на фоне морского заката, втянувшими щеки и развернувшимися одним бедром вперед, чтобы выглядеть, как модели, он ждал чего-то, что, как он чувствовал, сегодня может случиться. На самом деле его “предчувствие” ничего особенного не означало, он часто так “ждал” и “предчувствовал”. Он и сам сознавал, что своим чувствам уделяет слишком много внимания, что это зря и не по возрасту, но в его еще с детства ведущейся борьбе между чувствами и его желанием выглядеть мужчиной неизменно, к его сильному сожалению, побеждали чувства, выводя во главу строя чувство неловкости, которое он постоянно и испытывал.