Елена Чарник: Двадцать четыре месяца

У входа на место раскопок висело объявление, в котором слишком длинно для сути сказанного говорилось о том, что научной группе археологов, осваивающих новые территории раскопок, требуются рабочие для проведения земляных работ, но что и помощь рядовых граждан, желающих помочь, не будет отвергнута. Обращаться к В. Ф. Крашеной.

Он толкнул металлическую калитку, хотел войти, но его тут же стала почти выпихивать назад пожилая женщина в сероватом длинном платье и крупных керамических бусах (мода, сохранившаяся на юге со времен свободных художников эпохи модерн):

– Вы куда, молодой человек? Не видите, мы закрыты сегодня.

– Но калитка-то открыта.

– Это я выходила повесить объявление. Все, все, у нас закрыто. Приходите завтра.

– А я как раз по объявлению. Я к госпоже… Крашеной.

– Очень смешно.

Он не мог объяснить себе, почему ему вдруг так захотелось сегодня обязательно попасть в этот желтый город. Он сказал:

– Почему же. Я не смеюсь. Я прочел объявление и хочу участвовать в раскопках. Копать…

– Ну-ну. Прекрасно. Крашеная – это я. Валентина Федоровна.

– Саша.

– Хотите копать – идемте.

Она отошла от входа, и он смог пройти внутрь. Они пошли мимо желтых каменных кладок, по территории музея и дальше вдоль моря по высокому берегу туда, где раскопки еще не проводились. Как только его впустили, он почувствовал себя спокойно и хорошо, как будто бы его впустили домой. Внизу, под самым берегом, плескались в воде отдыхающие: они пришли сюда с другой, неогороженной стороны.

По дороге он спросил у Валентины Федоровны:

– Неужели так трудно нанять бригаду рабочих?

– Никакая бригада здесь работать не захочет. Бригада хочет прийти, выкопать и уйти, а тут надо целый день копать понемногу и ждать, пока мы работаем. Получается полный рабочий день. Нам его не оплатить.

– Алкашей можно. Неужели никому в городе пузырь не нужен? – сказал он, но понял сам, что не тянет на знатока жизни, нанимающего алкашей за пузыри, поэтому задал другой вопрос: – А что, археологи сами не копают?

– Вы сейчас увидите этих археологов. Как назло, нам как раз разрешили расширить раскопки, отдают землю под наш музей. Но мы не ждали, что так быстро разрешат. Работать некому. Попозже, может, подъедут люди.

Они подошли к пустырю. Несколько девушек и один мужчина в очках отдыхали возле небольшой, только что выкопанной ямы.

– Знакомьтесь, – сказала Валентина Федоровна, – это Саша. Он хочет копать.

Мужчина, Ярослав Дмитриевич, был сотрудником музея. Три девушки – студентки истфака из Киева, одна – из Питера. Девочка, что из Питера, уже при знакомстве старалась подчеркнуть свою значительность, представляя здесь, в провинции, столичный север.

Девочек таких он видел. Бледненькая, щуплое, но сильное тельце, маечка, шортики, голубоватые коленки, неоправданно сильное чувство собственного достоинства и режущая слух южанина столичная скороговорка. (Стоит учесть, что большинство южан и украинцев считают, что говорят по-русски правильнее северян, поскольку произносят гласные так, как они написаны в книгах, а москвичи-петербуржцы, редуцируя, коверкают русскую речь.) Обычная девочка из столиц на юге. Бывают еще томные, заранее подкрашенные солярием, но таких в Крыму теперь встретишь нечасто: курорты Египта и Турции принимают их у себя.

Он сказал дежурную фразу, что-то вроде того, что да, Петербург, культурный город.

– Какой культурный, – взлетела она на своей северной скорости, – колыбель двух революций, город победившего пролетариата! У нас в подъезде каждый день свежее г-но!

– Поставьте кодовый замок.

– Ага! Поставили в начале лета железную дверь с кодом. Мэрия раскошелилась. Так днем поставили, а к вечеру замок уже выломали, как же – бесплатный сортир закрыли!

***

Он пришел на раскопки и на следующий день, а в понедельник попросил отпуск у хозяина фотосалона, который был к этому, разумеется, не готов, отпуск давать не хотел, предлагал ему хотя бы подождать, пока из отпуска вернется Эдие, девушка-продавщица. Но Саша настаивал, сердился, говорил, что работы все равно нет (это было не совсем правдой) и что он зря просиживает здесь целыми днями, и хозяин, почти его ровесник, вдруг согласился. “Ладно, – сказал он, – неделю жена посидит. Ничего с ней не случится”. Бурный разговор с женой, произошедший у хозяина накануне, освободил Сашу на месяц от обязанностей продавца фотопленки.

Он стал работать на раскопках. Вначале просто копали – снимали слой грунта, лежащий над городом. Но и тут в земле оказывались какие-то кости, алюминиевая вилка со скрученным в спираль черенком, кусочки кирпича, битого фаянса: что-то происходило на этом месте и после того, как город умер. Была еще цепь от церковного кадила, несколько почерневших нательных крестов из легко гнущегося серебра. Над мертвым городом долгое время стоял монастырь. Потом дорылись до стен, образующих клетушки комнат бывшего города. Их плоские верхние части выглядели на земле планом лабиринта. Теперь раскапывать нужно было между ними. Это напоминало ему выкапывание картошки: в детстве летом он иногда жил месяц-другой у родителей отца в селе в глубине Украины, далеко от Крыма и от моря, и помогал им на огороде. Только картошка была все же предсказуема, держалась ближе к кусту, и, при известном расчете и опыте, ее можно было выкапывать, не повреждая. А предметы, которые искали археологи, требовали расчетов более сложных, не доступных ни Саше, ни студенткам. Кое-что предугадывать пыталась Валентина Федоровна, но предметы обманывали и ее и появлялись там, где их не ожидали. Ничего, кроме битой керамики и керамических бусин, иногда мелких, иногда крупных, как в бусах Валентины Федоровны, пока не нашли.