Джеймс Клавелл - Благородный Дом. Роман о Гонконге.

— Она написала. Я передам его вам в ближайшие несколько дней. Хотите увидеться с ней?

Травкин постарался скрыть свои муки. Он указал на семейный портрет:

— А… а он тоже знает, что я жив?

— Нет. Из них не знает никто. И это предложили не мы, Алексей Иванович. Это придумала ваша жена. Для безопасности — она посчитала, что так защитит его. Словно мы собираемся мстить сыновьям за прегрешения отцов! Она переждала две зимы в Якутске. К этому времени в Россию пришел мир, и она осталась. Тогда она уже считала, что вас нет в живых, хотя надеялась, что это не так. Мальчик вырос в уверенности, что вы умерли, и ничего о вас не знал. И до сих пор не знает. Как видите, вы оба можете гордиться им. Он был первым учеником в местной школе, потом поступил в университет, как делают теперь все одаренные дети. Знаете, Алексей Иванович, в свое время я стал первым в своей губернии, кто поступил в университет, самым первым из крестьянских детей. Мы теперь в России люди справедливые.

— Сколько трупов вы оставили за собой, чтобы стать тем, что вы есть сегодня?

— Было дело, — уклончиво ответил Суслев. — Но все они преступники или враги России.

— Расскажите про это.

— Расскажу. Когда-нибудь.

— Вы в прошлой войне участвовали — или были комиссаром?

— Шестнадцатый танковый корпус, Сорок четвертая армия. Был под Севастополем… и под Берлином. Командир танка. Вы хотите увидеться с женой?

— Хочу больше жизни, если это действительно моя жена и если она жива.

— Она жива. Я могу организовать такую встречу.

— Где?

— Во Владивостоке.

— Нет, здесь, в Гонконге.

— Извините, но это невозможно.

— Конечно. — Травкин безрадостно засмеялся. — Конечно, друг. Выпьем? — Он разлил поровну остатки водки. — Ваше здоровье!

Суслев пристально смотрел на него. Потом взглянул на портрет и на снимок майора-летчика с семьей и взял их в руки в глубоком раздумье. Молчание затягивалось. Он почесал подбородок. Потом решительно произнес:

— Хорошо. Здесь, в Гонконге.

Сердце Травкина радостно забилось.

— Взамен на что?

Суслев затушил сигарету.

— Взамен на информацию. И на сотрудничество.

— Информацию о чем?

— Я хочу знать все, что вам известно о тайбане Благородного Дома, обо всем, чем вы занимались в Китае, кого знаете, с кем встречались.

— А сотрудничество?

— Об этом позже.

— И взамен вы привезете мою жену в Гонконг?

— Да.

— Когда?

— К Рождеству.

— Насколько я могу вам доверять?

— Ни на сколько. Но если вы будете сотрудничать, она будет здесь, в Гонконге, к Рождеству. — Травкин не отрывал глаз от фотографий в руках Суслева, потом увидел, каким взглядом тот смотрит на него, и внутри все перевернулось. — В любом случае вы должны вести себя со мной честно. С вашей женой или без неё, князь Курганский, у нас всегда в заложниках ваш сын и ваши внуки.

Травкин цедил водку небольшими глотками.

— Теперь я понимаю, кто вы есть на самом деле. С чего хотите начать?

— С Тайбаня. Но сначала я хочу помочиться. — Суслев встал, спросил у официанта, где туалет, и вышел через кухню.

Теперь, когда Травкин остался один, его охватило отчаяние. Он взял по-прежнему лежавший на столе снимок дома и стал смотреть на него. На глазах выступили слезы. Он смахнул их, дотронулся до висевшего под мышкой пистолета, но теперь это уже не помогало. Собравшись с духом, он решил быть мудрее и не верить, но сердцем чувствовал, что на фотографии — она и что он пойдет на все, на любой риск, лишь бы увидеть её.

Многие годы он старался не попадаться этим ищейкам, зная, что охота за ним продолжается. Он был предводителем белого движения в своих краях, по всей Транссибирской железной дороге, и перебил немало красных. В конце концов он устал убивать и в 1919 году уехал в Шанхай, который был для него новым домом, пока не пришли японские войска. Он ускользнул от них и, примкнув к китайским националистам, пробивался с боями на юг и на запад, к Чунцину, где продолжал сражаться в рядах других вооруженных отрядов, не разбирая, англичане это, французы, австралийцы или китайцы — лишь бы платили, пока японцы не капитулировали. Потом он вернулся в Шанхай, чтобы вскоре бежать вновь.

«Мне всегда приходилось бежать, — думал он. — Клянусь кровью Христовой, дорогая, я знаю, что тебя уже нет. Знаю… Мне сказал об этом один человек, видевший, как толпа грабила наш дворец, как она накинулась на тебя…

Но сейчас?

Неужели ты действительно жива?»

Травкин с ненавистью посмотрел в сторону двери, ведущей на кухню, понимая, что это будет мучать его всегда, пока он не узнает о ней наверняка.