Журнал - «Подвиг» 1968 № 05

— Скатерть белая залита вином…

— Все гусары спят беспробудным сном, — подхватил Серж и сел на постели. Он потянулся и сладко зевнул. — До чего же здорово, что мы опять встретились!

Мастер сделал шаг назад, восторженно оглядел Пашку с ног до головы, будто не только стриг, но и одевал его, вообще создал собственноручно целиком, от кончиков модных ботинок до самой макушки, закатил глаза и, прижав руки к груди, воскликнул:

— Готово-с, молодой человек!

Пашка с грустью посмотрел под ноги, где шелковистой горкой покоились его кудри, вздохнул, поднял глаза и встретился взглядом со своим двойником в зеркале. Уши, которых Пашка раньше не замечал, вдруг нахально заявили о своем присутствии. Зато появился лоб, очень даже высокий и благородный, а пробор, ради которого он и отважился на эту операцию, был выше всяких похвал.

Пашка покорно повернулся, разрешая мастеру пройтись щеткой по воротнику и лацканам нового пиджака, зажмурился в едком облаке одеколона и, сунув деньги в протянутую руку, выскочил на улицу.

Он шел деревянной походкой, словно манекен, боясь увидеть насмешливые взгляды прохожих, и сосредоточенно смотрел прямо перед собой. Первыми Пашкиными судьями были папиросники на углу.

Профессиональным взглядом выловив в толпе франтоватую фигуру, пацан моментально оказался рядом и откуда-то из-под локтя скороговоркой выпалил:

— Гражданинтоварищбарин, папиросы «Люкс». Угощайтесь.

Пашка остановился, с трудом втиснул руки в карманы модных брюк, и вся его фигура моментально преобразилась и вновь приобрела утерянную свободу.

— Америка! — ахнул пацан и чуть было не рассыпал папиросы. — Это даешь! Это класс, — шмурыгая подошвами, прищелкивая языком и издавая другие нечленораздельные звуки, он обежал вокруг Пашки.

— Ну? — спросил Пашка и осторожно провел ладонью по волосам.

— Нет слов, Америка. Теперь ты можешь работать в лучшем ресторане и, если какой-нибудь фраер схватит тебя за руку, можешь спокойно извиниться и сказать, что перепутал карман.

— То-то! — гордо сказал Пашка, купил у пацана пачку папирос и двинулся дальше по Пятницкой. Ему было приятно получить такую высокую оценку, но в одном шкет был абсолютно не прав. Работать в этом наряде совершенно невозможно, пиджак подхватывает и сковывает движения, а в карман брюк не то что чужой бумажник, собственная рука еле пролезает. Идти на работу следует в привычном, свободном костюме, который сейчас валяется где-то под кроватью. Но он о работе и думать не может, хотя срывов и не было, а появился страх, и Пашка гонит мысли о том дне, когда надо будет надеть старый костюм и идти к мануфактурной лавке Попова. Пока деньги есть, а там будет видно.

Пашка зашел в кафетерий, где у него была назначена встреча с Аленкой, и сел за самый дальний столик.

Странная девчонка эта Аленка. Накануне Нинка устроила из-за нее скандал и смоталась с каким-то залетным фраером, и Пашка ночевал у маленькой смешной девчонки. Чудеса начались, как только они поднялись по пахнущей котами лестнице и, пробравшись по темному, заставленному сундуками коридору, закрыли за собой дверь ее комнатушки. Пашка разделся, плюхнулся на узкую железную кровать и тут же заснул. Когда он проснулся, было уже светло, часа четыре, наверное. Аленки рядом не было. Пашка оглядел каморку и страшно удивился, увидев девчонку спящей на каком-то тряпье под столом. Он хотел было подняться и перенести ее на кровать, но лень победила, и он снова заснул. Утром Аленка растолкала его и, приложив палец к губам, шепнула:

— Одевайся, Паша. Только, ради бога, тихонько, у нас здесь все-все слышно.

Пашка поднялся заспанный и злой, быстро оделся и, не попрощавшись с негостеприимной хозяйкой, вышел на улицу. Он тихо присвистнул, когда увидел, что только семь часов. Куда же деваться в такую рань? Стоило ругаться из-за нее с Нинкой, чтобы оказаться в таком пиковом положении? Так он и стоял в нерешительности, когда кто-то тронул его за руку и тихо спросил:

— Сердишься?

Аленка прижималась виском к его виску и заглядывала в глаза.

— Не сердись, родной. У меня нельзя ночевать. Я и пустила-то тебя только потому, что боялась, с Нинкой уйдешь.

— А где же мы жить будем? — спросил Пашка. — Или каждый день в семь утра на улицу вытряхиваться?

— Паша, — Аленка зажмурила глаза и всхлипнула.

— Брось сейчас же, — сердито сказал Пашка и обнял ее за плечи. Он спросил о ночлеге, так как по опыту знал, что в ближайшие дни с Нинкой помириться не удастся. Но теперь, когда он увидел эти зажмуренные глаза и понял, как расценено его беспокойство, Пашка почувствовал себя таким большим и сильным, что невольно выпрямился, покровительственно погладил Аленку по щеке и сказал: