Душан Калич - Подвиг (Приложение к журналу Сельская молодежь), т.6, 1985 г.

Массивный стол орехового дерева с ножками в виде львиных когтистых лап стоял на выложенной плитками площадке, где еще оставались лужицы после ночного ливня. На удобных стульях у стола расположилась их семерка:

Жильбер Борниш, француз, год рождения 1920-й, выпускник юридического факультета, участник движения Сопротивления. Арестован в Париже в мае 1943 года. Лагерный номер Ф 28320.

Ненад Попович, серб, гимназист, год рождения 1925-й, член Союза коммунистической молодежи Югославии, арестован на юге Сербии в марте 1943 года. Лагерный номер Ю 27430.

Мигель Диего, испанец, год рождения 1916-й, рабочий-строитель, боец испанской республиканской армии, арестован во Франции в 1940 году. Лагерный номер И 4503.

Александр Черкасов — Саша, русский, год рождения 1921-й, тракторист совхоза, арестован в конце 1942 года. Лагерный номер РС 25480.

Фрэнк Адамовски, американец польского происхождения, год рождения 1920-й, пианист, пилот, взят в плен под Линцем (Австрия) в конце 1944 года. Лагерный номер США 92673.

Зоран Стоянович, серб, год рождения 1919-й, крестьянин, арестован летом 1943 года в Топлице по подозрению в активной помощи партизанам. Лагерный номер Ю 30750.

Анджело Бомпиани, итальянец, год рождения 1921-й, каменотес из Рима, арестован как участник движения Сопротивления в конце 1943 года. Лагерный номер ИТ 42287.

Они сидели, положив руки на оружие, безмолвные и застывшие, отчего их глаза на бледных лицах обрели холодный стеклянный блеск. В слабом свете прохладного майского утра, съежившись в своих лагерных лохмотьях, молчаливые и почти бездыханные, они были похожи скорее на нереальные существа, на семь восковых фигур, посаженных за большой стол в зале какого-то музея, чем на живых людей, с которыми разминулась смерть в этом нацистском концлагере.

В дымке предрассветных сумерек вырисовывались контуры разрушенной лагерной ограды и пустые караульные вышки с потушенными прожекторами. Их треснувшие зеркала, словно печальные, ослепшие глаза, отражали занимавшийся свет дня. В каменной стене, там, где раньше были ворота, теперь зияла огромная дыра, похожая на разверстую пасть чудовища, окаменевшего в своей ненасытной алчности. Сквозь дыру виднелся лагерный двор с останками узников из последнего эшелона, которые в ночь накануне освобождения прошли через газовую камеру. Голые трупы лежали грудами у высокой трубы потухшего крематория.

На влажных плитках, в нескольких шагах от стола, там, где штакетник огораживает газон, на котором под сломанной белой мачтой валялся вымазанный в грязи нацистский флаг, стоял эсэсовец с унтер-офицерскими знаками различия.

Рассветало, и силуэты людей постепенно становились все отчетливей. Голубоватый свет раннего утра озарил лицо молодого эсэсовца, который мог быть ровесником кого-нибудь из семерых. Он стоял прямо, со связанными за спиной руками, тупо глядя поверх их голов куда-то далеко за разрушенную ограду и груды обнаженных трупов. Поредевшие волосы, восковая бледность, остановившийся взгляд и сжатые губы — казалось, он фанатически противится открытию истины и ощущению того, что руки у него связаны. Где-то в другом месте, даже здесь, не будь он в оливково-зеленой форме со знаками различия «юберменша» [1] Сверхчеловека (нем.). , выражение его лица можно было бы принять почти за набожное и смиренное, совсем как у отшельника, который отрешился от кошмаров земной жизни. Однако чем больше рассветало, тем отчетливее становились черты его лица. И они были под стать знакам различия, красовавшимся у него на форме. Вместе с выражением неверия в то, что он стоит на развалинах царства «сверхчеловека», которое он создавал со своим фюрером, в его лице угадывался страх перед очной ставкой с этими призраками, лица которых не слишком отличались от лиц трупов, сваленных в груды, или от тысяч других клейменых рабов, проходивших мимо него дорогами, отмеченными печатью безнадежности. И все-таки это не был только откровенный страх смерти.

Вилли Брухнер, эсэсовец, удостоенный чина, Железного креста и прочих знаков отличия, постыдился бы такого чувства. Своим поведением он хотел дать им что-то понять, напомнить, что давно был бы мертв, если бы они не одолели его и не отняли у него ампулу с цианистым калием. И хотел спровоцировать их: пусть они покончат с ним как можно скорее. Между тем стоило опустить взгляд на эти лица, и он бы ужаснулся, прочитав в их глазах, что и они думают о том же и по его лицу читают все чувства и мысли, которыми он был лихорадочно охвачен с того самого момента, когда его из бункера привели сюда, на площадку: «Как меня убьют? Что они надумали? Не замышляют ли сначала показать мне все страшные облики смерти, с которой сами здесь встретились, чтобы выбрать для меня наиболее страшную?..» От первой мысли о неизвестном конце и до этой минуты он чувствовал, как тщетны его усилия изгнать из сознания бескрайний ряд картин, запечатлевших мучения и смерть в долине носильщиков камня, «бауэркоманды», в газовых камерах, в помещениях, где проводились опыты над людьми...