Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса

— Так нельзя, ибо человек в самом деле может потерять веру в справедливость! — повторил всклокоченный субъект, выходя на улицу, приподнял, приветствуя мальчика, кепочку и на радостях пустился прочь, крепко зажав бутылку в руке. Конечно, мальчику не жалко было шампанского, вот если бы вместо него дали коробку шоколадных конфет…

Коробка шоколадных конфет… Откуда-то аппетитно пахнуло булочками. Приятный дух шел из подвального окна — очевидно, там трудились пекари.

Эн.Эл. почувствовал голод. Хуже того — потянуло закурить. Курить захотелось особенно сильно, когда Эн. Эл. заметил сигарету, валявшуюся на тротуаре возле опорного столбика турникета. Она была девственная, невинно-непочатая. Очевидно, выпала прямо из пачки. Чертова сигарета! Угораздило же меня ее увидеть; ведь все забыл, что когда-то было, а привычка курить не забылась. Никак человек не расстанется с дурными наклонностями, что бы, черт возьми, с ним ни случилось! Они и в беде не изменяют нам, подумал Эн. Эл. и решил, что это грустная, но вместе с тем, пожалуй, остроумная мысль.

Однако же как ты ни с того ни с сего поднимешь свою находку с земли? Когда-то он прочел рассказ «Сигарета» одного французского писателя. В нем шла речь о каком-то мужчине в день его рождения, который, находясь не в полной бедности, но во временных денежных затруднениях, ужасно страдал без курева. Так вот автор утверждал, что сигарета особенно хороша после чашечки горячего крепкого кофе со сливками.

Кофе тоже хочется. Но сигарету больше.

Эн.Эл. сделал вид, будто завязывает шнурок и незаметно подобрал желанную сигарету. Когда он отважился на нее взглянуть, оказалось, что это не более не менее как «Уинстон» — прекрасная марка, однако ужасно быстро тлеющая. Предпочтительнее было бы найти отечественную, хотя бы «Приму».

Спросить огня, да еще когда у тебя в руке «Уинстон», труда не составило.

От первых же затяжек закружилась голова. Очевидно, он давно не курил. Любопытно, отважился бы я подобрать сигарету в своей предыдущей жизни (конечно, Эн. Эл. имел в виду не переселение душ).

Он пошел дальше, воображая себя разведчиком, напрочь забывшим свою легенду и даже координаты — следует признать, разведчиком, пользующимся особым доверием, ибо от него и в пыточной камере невозможно добиться никаких важных сведений… Между тем сигарета наполовину сгорела. Эн. Эл. подумал о бережливости и загасил ее. Аккуратно обтрусил обгоревшее табачное крошево и осторожно запихнул сигарету фильтром вниз в нагрудный кармашек пиджака, туда, где обычно носят изящно сложенный белый платочек тонкой материи. Держать в кармане окурки свойственно босякам, но одно то, что он подумал об этом, позволяет предположить — он не из числа опустившихся на дно типов. Весьма скверно, если он когда-то приобрел привычку подбирать окурки, и скверно особенно потому, что в трудных обстоятельствах старые привычки снова дают себя знать. Но он ведь уже попал в беду, а раз пришла беда — открывай ворота.

Эн.Эл. приметил закусочную под вывеской «10 минут». Толковое название, за десять-то минут, конечно, можно напереться до отвала. По крайней мере сейчас, когда так подвело живот. К сожалению, у него нет того металлического или бумажного эквивалента овеществленного труда, который именуется деньгами.

Судьбе угоден черный юмор: именно в этот миг перед ним возникает обтрепанный молодой джентльмен в костюме, первоначальный цвет которого затруднился бы определить даже эксперт, плутовато подмигивает своим выцветшим рачьим глазом и гудит неожиданно густым басом:

— Старик, подбрось сорок шесть грошей! Мне не хватает…

— Да у меня и двух копеек не найдется, — застенчиво произносит Эн. Эл.

Попрошайка обводит его недоверчивым взглядом — мол, кого ты хочешь обмануть:

— Кто заливает, того небесное царство не принимает, — грозится он и внезапно показывает язык. Язык у него обложенный и невероятно длинный, до кончика подбородка достает. Судя по всему, трюк отработан и эффект известен заранее. Потрясенный Эн. Эл. взирает на услужливо предложенный его взору необычайный мышечный вырост, такой шершавый, что смахивает на известную растительную губку люффу, которая исправно служит чистоплотным людям. С подобным предметом гигиены, в просторечии зовущимся мочалкой, сам обладатель длинного языка без сомнения не соприкасался со времен царя Гороха.

— К тому же у скряги рука из могилы выпростается. Шавки на нее мочиться будут…