Энн Ветемаа - Сребропряхи

доносится, как из испорченного граммофона. Люба пытается содрать коросту, Мати хочет ей помочь, но красная сыпь накручивается им на руки, как кинопленка, связывает их вместе, прижимает друг к другу, душит. А красная эта змея все продолжает ползти…

— Самозащищающаяся женщина, самозащищающаяся… самозащищающаяся… — шипит Мати; задыхаясь, он твердит эти слова как молитву, но что толку?

Совершенно очумевший, он вскакивает с кровати. Зажигает свет. Незнакомая комната — ах, да, сегодня он ночует в гостинице, в свободном номере. Прямо против кровати зеркало. Растрепанные волосы, измученное потное лицо — неужели это я? Он хочет сказать себе что-то успокоительное, но видит в зеркале, что губы дрожат так же, как они только что дрожали во сне. Рот перекошен судорогой, обнажились десны. Господи! До сих пор такое с ним бывало только на людях!.. Он даже имя свое произнести не может, дрожит всем телом… Какое-то хрипение вырывается из его рта, он волнуется все сильнее, зуб на зуб не попадает, глаза закатываются.

Мати бросается на кровать, лежит сломленный, его плечи сотрясает леденящий ужас; он снова вскакивает, подходит к окну и молча смотрит в серый тихий полумрак.

Беззвучно качаются на ветру плакучие ивы, беззвучно сыплется мелкая изморось. Какая-то гнетущая тишина, и вдруг Мати осознает, что он никогда уже не сможет произнести даже свое имя. Его губы приоткрываются, совсем как у рыбы, вынутой из воды.

В комнате Мадиса загорается свет, на балконе появляется Марет. На плечах у нее серая шаль. Она долго стоит на балконе. Мати кажется, что Марет смотрит прямо ему в глаза.

Плакучие ивы на ветру.

— О гос-споди, да что же это, у нынешних девок под хвостом, что ли, свербит? — обсуждали на ферме. — Ровно потаскухи какие, сами предлагаются. Да ежели бы ко мне кто с этакими разговорами… Да я б поганой метлой. А эти…

— Ты, Малле, туда чтоб ни ногой, и все тут! Не то нашему уговору конец, — стучал кулаком по столу какой-то тракторист, шея от возмущения красная. — Какого черта! Весь свет на твою комплекцию будет пялиться! Ладно, пускай пялится, коли тебе так уж охота, только тогда все! Крышка! — Но тихая скромная девушка негромко, однако довольно решительно заявляет, правда, глаза у нее распухли от слез, что она все равно пойдет. Да, пойдет!

— Ты просто лапоть, если не знаешь разницы между жизнью и искусством. Не нужен мне такой дурак муж. Да, пойду! Сказали, что у меня типаж !

— Где это он у тебя? Может, и мне покажешь? Учти, в шлюхи я тебя не пущу!

Были и другие разговоры, не такие решительные, а, наоборот, скорее, неуверенные.

— Знаешь, Лийне, пожалуй, я своей Кати запрещать не стану. Она молодая, пускай учится, пускай поглядит жизнь и с этой стороны. Что ей тут на ферме-то киснуть. И не совсем уж они похабные карточки снимают.

А в чем же, собственно, дело? История и вправду необычная. Что-то не слыхать было, чтобы на благонравной и добропорядочной эстонской земле когда-либо ощущалась нехватка женщин со свободными взглядами на жизнь, но, как видно, теперь возникло именно такое положение…

Конечно, так это не формулировалось; в объявлении, вывешенном возле сельсовета, все было изложено гораздо пристойнее: «Съемочной группе «Румму Юри» требуются девушки и женщины от пятнадцати до сорока лет для массовок. Сбор у Дома культуры. Плата за один раз 12 рублей».

Эта новость нарушила размеренное течение жизни. Но ходившие наниматься первыми, хихикая, вернулись назад и принесли весть, что снимать будут, ох, стыдно сказать, публичный дом! В него попадает невеста Румму Юри, так что по деревне ищут ей подружек. Правда, совсем оголяться не требуется, из Таллина привезут всякие одежонки-рубашонки… Но какие женщины нравятся этому высокому молодому человеку, Пийдерпуу или как его там? Малль — подумать только! — пяти— или шестипудовую Малль взяли, а двух только что кончивших школу писаных красоток отправили назад! Не разбирается, ну прямо-таки не смыслит, каким манером должна потаскушка выглядеть. Хотя кто его знает! Может, все дело в том, как смотреть? Видать, в этом, потому как сколько мужики потешались над Лийзи, на поллитра спорили, и та, дуреха, отправилась-таки к Пийдерпуу, а он вроде бы сказал, типаж не годится… и вежливо добавил, больно, мол, взгляд добродетельный. Это у Лийзи-то взгляд добродетельный! Шестеро ребят, и у всех отцы разные. И, надо же, на потаскушку не тянет! Ну, Лийзи тогда разошлась, разоралась. Пусть-ка белобрысый сопляк киношник заглянет вечерком, да и сейчас вон мужики под окнами табунами бродят!