Е. Бирман - Игра в «Мурку»

Сереге показалось, что начальство несколько «подзавелось» и выказывает признаки пренебрежительности, утверждая, что:

— Последних разочаровывает то, что «палестинский проект» не обернулся уже при рождении немедленным образцом красоты и совершенства. Не следует поощрять этих людей, Сергей Иванович, отрицание чужой государственности содержит чревоточинку, опасную для построения государства нашего, русского. Но с другой стороны, вы, конечно, не станете вступать с ними в спор на эти темы, несмотря на ваш пиетет к стране ваших личных друзей, — словно спохватившись, заглянуло начальство Сереге в глаза. — Во-первых, как старший по званию и ваш непосредственный начальник, запрещаю вам это делать, а во-вторых, — пустая трата времени, наткнетесь на целую фортификацию всевозможных умственных построений. Оспаривать эти, возможно, неприятные вам мнения в области, остро затрагивающей самолюбие ваших подопечных, имеет не больше смысла, чем было Чичикову соглашаться играть с Ноздревым в шашки. Софистическая эквилибристика, интеллектуальная клоунада, умственная провокация — древнейшие еврейские искусства. Было бы глупо и нерасчетливо с нашей стороны противоборствовать им. Зато умение ценить эти их искусства позволяет не только не ссориться с нашими евреями, но даже снискать их расположение, каковое может принести немалый профит, если подходить к делу с умом, а не противопоставлять себя им и уж тем более не впадать в беспомощный экстаз подозрительных «иванушек-дурачков» и даже размахивать кулаками, как делают иные наши дуроломы. Но, Сергей Иванович, уверяю вас, с властью дураков (как и с властью иноземных и иноплеменных экспериментаторов) в нашей стране покончено раз и навсегда, в этом вы можете быть уверены. И это позволяет нам вести политику гораздо более тонкую и прагматичную. Прагматизм в России — дело относительно новое, случаются перегибы, и мы очень рассчитываем на то, что ваш зарубежный опыт поможет нам и послужит дальнейшему процветанию нашей страны. Вот вы — человек читающий, — сказало начальство, еще раз, будто для надежности, переламывая через колено исходную тему разговора, — обратите внимание: Чичикова в русской литературной традиции принято считать персонажем исключительно отрицательным. А так ли это? Как вы думаете, Сергей Иванович, не является ли Чичиков интеллектуальным и духовным предтечей современного русского прагматизма?

Начальство хитро, почти по-ленински, улыбнулось и уже совсем по-ленински довольно потерло руки. «А не еврей ли он?» — подумал Серега, осторожно разглядывая новое начальство в фас и ожидая, когда оно повернется в профиль. Но даже когда оно повернулось нужным образом, потянувшись за стоявшей на краю стола пепельницей, ни о чем, кроме как о действительно имевшем место сходстве с Ильичем, Серега заключить не сумел. Начальство, в отличие от Ильича, не картавило.

— А вот один из моих знакомых в Тель-Авиве, — начал Серега просто так, чтобы не показаться человеком, которому нечего сказать, но чтобы и не выпятить своего «я» в первом же разговоре с новым боссом. Но тут же у него стало нехорошо на душе: Теодор не жил в самом Тель-Авиве, и в том, что он назвал его просто «знакомым», Серега почувствовал нестерпимый для него душок отречения. — Так вот этот человек, его зовут Теодор, — сказал Серега, возвращая Теодору по крайней мере его имя, — полагает, что во всех успешных евреях России есть нечто комическое, он даже классифицирует это комическое, разбивая его на три категории: комизм признанный, комизм любимый и комизм, вызывающий сочувствие. Вообще-то это разработка более широкой классификации, авторство которой принадлежит не Теодору, а Борису. — Серега остановился, почувствовав, что в учреждении, в котором велась беседа, кажется, появилось слишком много евреев.

Начальство прищурило глаза и помолчало, будто откладывая услышанное куда-то на дальнюю полку для дальнейшего изучения и пока не реагируя на него.

— А чувства успешных евреев, — продолжил Серега, — которые они испытывают к своим отставшим, незадачливым или неуспешным соплеменникам, описал классик русской литературы примерно следующими словами (теперь Серега, гордясь профессиональной памятью, демонстрирует начальству свою осведомленность в тонких исторических аспектах еврейской жизни в России): «Кругом почти сплошь жидова и — это надо послушать — словно намеренно в шарж просятся и на себя обличенье пишут: ни тени эстетики. Стоило ли Москву заполонять! И безысходное по неутешности сознанье, что до самого последнего, уже на грани обезьяны, за все его безобразье — ты до конца дней — ответчик. Он будет грушу есть и перекашиваться в ужимках — а ты нравственно отдуваться за его крикливое существованье».