Е. Бирман - Игра в «Мурку»

А Аркадий тем временем выбрался из улиц и переулков Бней-Брака (кажется, в Гиватаим), изрядно при этом вспотев. Поездка эта недорого обошлась Аркадию, поскольку все обозначенные в настоящей главе населенные пункты, включая вдруг возникший в самом конце Гиватаим, легко уместятся на площади губернского центра в России, причем совсем необязательно, чтобы столица губернии отличалась блеском, а губернатор, заботясь о своем величии, включал бы в городскую площадь и приписывал к населению города площадь и население окрестных деревень.

Кстати, машина и бензин у Аркадия от его фирмы, и если кто-нибудь из предыдущего замечания об экономности этой экскурсии вывел заключение, что Аркадий «жидится» показать нашему герою свою страну, то мысль эта была совершенно напрасной и несправедливой, и пусть читатель с маленькой буквы, которому она все же закралась в голову, устыдится. Хотя бы на этот раз.

После поездки Аркадий с Серегой поехали к Теодору с Баронессой. Вся компания уже была в сборе.

— А что мы видели! — сообщил Серега радостно. — В ОрИуде жгли бухгалтерию. Вот это по-нашему! — смеялся он.

Сереге показалось, что все смотрят по сторонам.

— Они жгли не бухгалтерию, — сказал Теодор.

— А что? И откуда ты знаешь об этом?

— По радио сообщили.

— Что же такое нужно сжечь, чтобы об этом сообщили по

радио? — удивился Серега.

— Новый Завет, — сказал Теодор таким простеньким тоном, будто в третий раз пожелал здоровья чихнувшему.

— Что?!

— Новый Завет, — снова сказал Теодор, будто приучая Серегу к чему-то обыденному, но Серега смотрел Теодору прямо в глаза, требуя серьезных объяснений. — Я объясню, объясню, ты присаживайся, — сказал Теодор и вздохнул. Все остальные продолжали молчать.

— Это ведь Ор-Иуда, — пояснил Теодор, но, видя, что недоумение Сереги ничуть не рассеялось, продолжил, — никому ведь не придет в голову ссориться с персами из-за того, что они жгут американские флаги и кричат «Смерть Америке!». Это восточный обычай. Разве Россия разорвет дипломатические отношения с Ираном из-за этого? Не разорвет. И Франция с Германией не разорвут. Уверяю тебя, жители Ор-Иуды, в отличие от персов, в свои действия никакого чувства и даже никакой мысли не вкладывали, это исключительно от невинных понятий о справедливости в мире, — сказал Теодор. — Они таким образом тихо протестовали против незаконных происков миссионеров (тоже евреев, кстати), охраняли, по их представлениям, право еврейского народа на свою самобытную религиозность. Точно так же рабочие фабрики по убою птицы жгут автомобильные покрышки, защищаясь от предстоящих увольнений.

— Теодор, — сказал Серега, стараясь быть убедительным, — нельзя так переворачивать все с ног на голову. Хороша невинность! «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей». Между прочим, еврей сказал. Не вам рассказывать об этом, — добавил Серега торжественно. Сереге теперь приходится, кажется, познакомиться с не лучшей чертой Теодора — его стремлением увильнуть от ответственности.

— Эта фраза Гейне, — отвечает Теодор, — один из самых трагических штампов. Я знаю людей из Ор-Иуды: сколько им ни цитируй Гейне, они будут по-прежнему жечь Новый Завет, но ни за что не согласятся жечь людей. Правда, Серега! Я тоже возмущен, но знаю, что это абсолютно бессмысленно. Вот пойди и скажи им: «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей».

— И пойду! И скажу! — заявил Серега и, кажется, собрался на выход.

— Погоди! Ну, скажешь, и что будет? — придержал его Теодор.

— А что бы ни было! — сказал Серега и сжал кулаки.

— Кулаки тебе вовсе не понадобятся. Они будут доверительно смотреть тебе в глаза, может быть, вежливо коснутся рукой твоего локтя и будут спрашивать: «Ну как же это можно: в Еврейском Государстве стучаться в двери к незнакомым людям и предлагать им Новый Завет?» И будут укоризненно качать головой. «Разве можно, — спросят, например, они, — прийти в деревню Глушково Курской области, стучаться в двери и предлагать жителям Талмуд?» И что ты им на это ответишь?

— Откуда они знают про деревню Глушково в Курской области?

— Когда мне было года три, мой отец получил там место следователя после окончания института. Мать говорила, что у него лежал тогда пистолет под подушкой, но я его не видел. Зато хорошо помню, что там постоянно вспыхивали пожары из-за молний, и бабушка говорила матери: «Мане, гей памилах, с-из гличик». («Мария, ходи осторожно. На улице лед, ты можешь поскользнуться» — идиш.). И вот представляешь, пожар, гололед, а к тебе стучатся в дверь и предлагают Талмуд?