Владимир Топорков - Наследство

– А где он игрушки возьмёт? – замирал Женька.

– О-о! – восклицала мать, всплёскивая красными шелушащимися от воды руками. – У Деда Мороза игрушек хватает! Знаешь, какая у него большая сумка? Там припрятано для хороших мальчиков и игрушек, и сладостей…

– Мама, а я хороший мальчик? – испуганно спрашивал Женька.

– Ты? Да как сказать… Когда слушаешься – то да, а когда нет…

– Мама, а ты не говори Деду Морозу, что я тебя не всегда слушаюсь. Не скажешь?

– Ладно, не скажу, – говорила мать, пряча улыбку. Вечером Женька не спал, чутко прислушиваясь, когда же стукнет дверь и в комнату войдёт долгожданный гость, прошуршит огромными валенками о половик, спросит про мальчика, а потом примется за своё торжественное дело. Но время шло, нудное, тягучее как резина, а тревожную тишину никто не нарушал. Только мать гремела на кухне посудой, и Женька уставал: глаза начинали смыкаться в дрёме, густая, как ночь за окном, темнота давила на голову, и он проваливался в глубокую, как колодец, яму, а когда просыпался, в окна уже бил свет, на улице свистел ветер, а за стеной звенькали стёкла. Но главное – в углу, там, где обычно стоял батарейный радиоприёмник «Родина», теперь красовалась ёлка, и в комнате ощутимо пахло лесом и хвоей. Кажется, всё пело в Женькиной душе звонкой песней, жаворонковой трелью поднималось ввысь хорошее настроение.

Конечно, Серёжка – уже большой парень, и ему не надо повторять материнские рассказы про доброго сказочного Деда Мороза, но и ему будет приятно увидеть в их мужицком, неуютном без женского догляда доме ёлку.

Бобров вошёл в лес, проваливаясь по не схваченному ещё морозцем свежему скрипящему снегу, пошёл к Тимофеевскому оврагу, где на крутых щелистых склонах, словно приклеенные, росли разлапые мелкие ёлки, стоящие сейчас как праздничные, припорошенные ватной пеленой снега. Евгений Иванович облюбовал одну, прямую, как свечка. Жалко было даже заносить над ней топор, но представил, как обрадуется Серёжка, – и срубил красавицу, рукавицами сбил снег и заторопился домой.

Он снова шёл по мягкому морозному лесу, впитывая его лёгкий бодрящий дух, и вдруг… вспомнил Ларису. Господи, подумалось, неужели она не приедет, неужели забыла о своём обещании? В конце концов, её право, ей решать, как поступить. А может быть, визит в больницу – только ответ на тревожное письмо? Ведь они, женщины, всем своим существом чувствуют, когда человеку плохо, когда надо прийти на помощь…

Три дня, которые Бобров провёл дома, кажется, добавили ему сил. Он торопливо шёл и всё никак не мог надышаться этим сладким воздухом. Потом вдруг появилась злость на самого себя. Как он мог тогда в юности так легко, бесшабашно расстаться с Ларисой, выкинуть её из сердца, как выкидывают ненужную вещь! Где-то Бобров читал, что в некоторых странах в новогоднюю ночь выбрасывают ненужные вещи, и потому утром улицы города завалены хламом. У него хламом оказалось завалено сердце, и вот до сих пор всё никак не может очистить он душу от накипи глупых поступков.

Бобров вернулся домой и принялся устанавливать ёлку. Из двух дощечек старого ящика соорудил крестовину, закрепил ёлку, а затем поставил в тот самый угол, где она стояла всегда в далёком детстве.

Небольшие эти усилия дались, однако, с трудом, Бобров даже вспотел, но сделанным остался доволен. Вот бы посмотрела сейчас мать и тоже порадовалась бы, как ребёнок, неповторимому хвойному запаху, наполнявшему комнату. На ёлке, конечно, не хватало игрушек, даже простой ваты не оказалось. Впрочем, подумав, Бобров нашёл выход. Из старой фуфайки надёргал ваты, правда, не такой уж белой, распушил её, и на мохнатые ветви словно лёг снежок, чем-то напоминавший тот, который стряхнул Бобров с ёлки в лесу.

Серёжка прибежал домой в час дня, радостный, раскрасневшийся. Морозный день добавил ему румянца, наложил его густо на щёки и уши. Увидев ёлку, Серёжка радостно воскликнул:

– Ой, папа, красавица какая!

– Игрушек не хватает, – вздохнул Бобров.

– Ничего, пап, за игрушками можно и в магазин сбегать. Знаешь там какие продают – на загляденье!

Чувствовалось, что Серёжке искренне хотелось, чтобы ёлка у них была праздничная и нарядная, и Бобров сказал:

– До магазина мне идти далеко.

– Я сам сбегаю, ладно?

Бобров кивнул, и Серёжка, торопливо нахлобучив шапку, направился к двери.

– Ты поел бы, сынок!

– После, после…

Бобров критическим взглядом окинул свою квартиру, и многое ему в ней сейчас не понравилось. Причудливая паутина в углу, на кухонном столе клеёнка с тёмными размывами, запылённая люстра – да мало ли недостатков можно найти в запущенном холостяцком доме!