Владимир Топорков - Наследство

– А если в карты выиграл – ведь не поверите, так? Значит, и скажу проще – все свои сбережения ношу с собой.

– А разве в сберкассе хранить не лучше?

– Плакатами говорите, Николай Сергеевич, а я в плакаты не верю, ещё в войну разуверился. Помните, сколько тогда лозунгов всяких появилось? Хотя что я у вас спрашиваю? Вас тогда и на свете не было. А вот мы потолкли грязь по путям-дорогам, как в песне поётся, фронтовым, столько, что одному Богу да нашим генералам известно.

Спокойно говорил Кузьмин, рассудительно, и если не дурак следователь, он уловит этот тон – дескать, молод ты ещё, сопля зелёная, по сравнению со мной, и учить тебе меня, как в присказке, – только портить.

– Вот с тех пор, – медленно, степенно говорил Кузьмин, – отвык я в лозунги да плакаты верить. Знаете, как в анекдоте: старушка на заборе матерное слово прочитала и начала искать, а за забором одни дрова лежат. Тогда она и закричала: не верь написанному. И мне не резон…

– Что-то я вас не пойму, – усмехнулся Дубиков.

– А чего тут непонятного? Я свои сбережения никаким сберкассам не доверяю – ношу с собой. Самая надёжная сберкасса.

– И даже когда в траншею попали, деньги при вас были? – спросил Дубиков, и Кузьмина аж передёрнуло – неужели раскусил, чёрт, его уловку? Тоже, хоть и спокойно, а с подковыркой говорит, вопросами норовит загнать в угол, как вилами к воротам прижать. Ну, ничего, не на такого напал, меня голыми лапами не обнимешь. И ехидно ответил, в тон:

– А вы что думали, я их на то время выложил?

– Ну ладно, – вздохнул Дубиков, – вообще-то я вас, Михаил Степанович, не из-за денег пригласил. Это так, к слову пришлось. У меня пока задача более простая – оформить на вас дело за хулиганство. Что же вы так на старости лет, а, Михаил Степаныч?

– Не люблю, когда с хамством к фронтовикам пристают.

– Так уж и с хамством? Как объясняют молодые люди, они просто подсели за ваш столик…

– Да неужели вы этим салагам верите, а мне нет? Старому, заслуженному фронтовику в душу плюёте, да?

– Вы не передёргивайте, Кузьмин! – Дубиков налился бурячным соком. – Не валите всё на ребят. Впрочем, напишите сами, что у вас там произошло, и мы на том разговор закончим. Пусть суд разбирается, оправдают – ваше счастье, а нет – придётся пятнадцать суток посидеть.

– Было бы за что, – буркнул Кузьмин и подсел к столу, взялся за ручку.

Но, написав несколько строчек, вдруг спросил:

– А от вас позвонить можно?

– Звоните, только недолго, телефон у нас параллельный, вдруг кому потребуется.

– Нет-нет, я быстро, – обрадованно проговорил Кузьмин и начал набирать номер.

Дунаев поднял трубку сразу и после сухого приветствия, узнав голос Кузьмина, спросил неторопливо:

– Ну что там у тебя, Михаил Степанович?

– В милиции сижу, – вздохнул Кузьмин, хмыкнул, взъерошил волосы.

– Что случилось? – Даже в трубке Кузьмин услышал, как надтреснулся голос председателя, стал глухим и раздражённым. – Можешь сказать, нет?

– Телефон я тут служебный занимаю, – сказал Кузьмин, искоса поглядывая на Дубикова, – ждут товарищи, потому долго разговаривать не могу. Одно скажу – хулиганство шьют…

Он услышал, как привычно хохотнул Дунаев и заговорил другим, мягким голосом:

– Ну, это, брат, полбеды. Небось опять «незнакомые тебе лицы» подвели, а? Признавайся, старый греховодник!

– Да не виноват я ни в чём! – В расчёте на Дубикова Кузьмин готов был стукнуть себя кулаком в грудь, но не стал: не поверит следователь в этот картинный жест, не поверит, и потому дальше стал говорить тихо, но многозначительно: – Я человек честный, меня на мякине не проведёшь. Вы ведь порядки здешние знаете?.. Всегда тот прав, у кого больше прав… Ну до встречи!

Кузьмин с напряжением посмотрел на Дубикова – не заподозрил ли чего в его словах? Ведь он хоть и туманно, но намекнул Дунаеву, чтоб тот пришёл на помощь. Главное сообщил, а там Егор Васильевич сам догадается, как действовать, не маленький.

За окном кабинета начинался поздний декабрьский день. Сквозь рвань облаков проглянуло розовое, испуганное солнце. И хоть было оно каким-то робким, несмелым, но всё равно заиграло в стёклах, сделало их разноцветными, и за окном даже сучки деревьев стали, кажется, багряными, похожими на осенние кленовые листья. Внезапное солнце, цветастые деревья – всё это благотворно подействовало на Кузьмина, и объяснительную он дописал уже спокойно, не указав, впрочем, главного – что инициатором драки был всё-таки он.