Владимир Топорков - Наследство

– Зря шутишь, Женя, – Степан смущённо смотрел на него с высоты своего роста, – зря. Значит, так человек устроен, что до всего дело есть. А в колхозе я как-никак больше двадцати лет отбу́хал, от звонка до звонка.

Степан умолк, потом повернулся к двери.

– Ну, я пошёл. Поговорите тут, а мне ещё корове надо сена дать. Посмотри, Женя, за плитой. Прогорит – дров подкинешь…

Степан скрылся за дверью, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. О чём говорить с Любой и как понимать её визит? Шаг к примирению? Разочарование в новом спутнике? Наконец, тоска по Серёжке?

Люба заговорила первой, спросила с упрёком:

– Что же ты мне не написал, что в больнице лежишь? Неужели адреса не помнишь?

Бобров промолчал, хотя мог бы ответить, что почти две недели лежал в реанимационной палате, потом больше месяца – в обычной, куда даже Серёжку не всегда пускали, но стоит ли?.. Было да прошло, теперь об этом надо быстрее забыть.

Люба, не услышав ответа, сощурила глаза в узкие твёрдые щёлочки, сказала с усмешкой:

– Видно, обо мне ни разу и не вспомнил. Все вы, мужики, на одну колодку.

Вот это да! К чему это она? На одну, не на одну – какое ей теперь до него дело? Люба тем временем продолжала:

– Самое главное – Серёжка тут одинёшенек, как перст! Откровенно говоря, я забрать его приехала…

– Почему?

– Разве не ясно? Мне про твою болезнь сообщили, я и встрепенулась – сын без родительского присмотра остался…

– Ладно-ладно, Люба, страсти-то нагонять.

– А никаких страстей и нет. Не пришёл бы ты сегодня, забрала б Серёжку.

– А тебе не кажется, что он у нас уже вполне самостоятельный, может принимать собственные решения? Так что учти на будущее.

– Учту, – буркнула Люба, – обязательно учту…

Разговор, кажется, не начавшись по-настоящему, подошёл к концу, и Люба встала со стула, вздохнула:

– Здоровье-то как, Женя?

– Теперь лучше.

– Ну, береги себя… Не будешь возражать, если я в школу загляну, Серёжку навещу?

– Почему же я буду возражать? – улыбнулся Бобров. – Мать ты ему или не мать?

– Ну, слава Богу, – Люба тоже усмехнулась и, как бы предупреждая возможный вопрос, сказала: а обо мне не спрашивай, Бобров, не спрашивай, всё у меня хорошо.

Люба ушла, и Евгений Иванович почувствовал, какая усталость навалилась вдруг на него, захотелось спать, отяжелели глаза, набухли веки, и он, не разбирая вещей из сумки, пошёл к кровати. Что и говорить, каждая встреча с Любой давалась ему через силу, а теперь, после болезни, и вдвойне тяжелее… Сейчас он особенно переживал за сына – как тот воспримет встречу с матерью? А вдруг и в самом деле Люба увезёт его с собой? И тогда опять он, Бобров, останется один.

Михаил Степанович Кузьмин после удачного дня никогда не забывал заглянуть в райцентровский ресторан. Ресторан – самое бойкое место в Осиновом Кусту, своего рода ярмарка, где можно и себя показать, людей посмотреть, и цену себе и другим узнать.

Сегодня у Кузьмина было спокойно и радостно на душе – хорошая сделка получилась в Ефимове – маленьком, чистеньком, словно аккуратная старушка, городке в соседней области. Туда Михаил Степанович ездил часто по своим хлопотным завхозовским делам, но контакт с директором мелькрупкомбината Ерохиным установил недавно, можно сказать, случайно. Познакомились они в городском ресторане в мае этого года, куда Кузьмин заглянул опрокинуть стопашок в канун дня Победы. Эх, святой праздник – день Победы, кажется, сам Бог повелел в эти майские дни выпить чарку водки, вспомнить фронтовых друзей, поблагодарить судьбу, что сохранила и дала возможность дожить до этих дней, уберегла от пуль и несчастий.

Михаил Степанович зашёл в ресторан под вечер, мест почти не было, и только в самом углу заметил он пустой стул, решительно двинулся туда и на вопрос: «Свободно?» получил утвердительный ответ.

Теперь надо было осмотреться, и Кузьмин без труда просчитал ситуацию. Сидевшая напротив парочка – он в потёртой джинсовой куртке, здоровый белобрысый парень, и она – с взлохмаченной головой (говорят, у молодёжи эта причёска называется «нас бомбили, я спаслась), густо намалёванными губами и такими тенями, что, казалось, будто на мир она смотрит зелёными кошачьими глазами, – так вот, эти молодые люди, как определил Михаил Степанович, видимо, недавно познакомились и сейчас заняты только собой. Сидевший рядом с Кузьминым мужчина был пожилым, наверняка разменявшим полсотни лет, по крайней мере, мешки под глазами, бледное, немного измождённое лицо подчёркивали, что человек пожил на свете, помесил землю.