Алекс Тарн - Иона

Где же Пал?.. В толпе вдруг зарождается движение; шерстяные спины, пятясь, отталкивают друг друга от гробницы. У входа высвобождается широкая площадка. Все будто чего-то ждут… наконец из усыпальницы выходит жрец в длинном черном одеянии и черном тюрбане, за ним еще и еще… В руках у каждого — горящий факел и по нескольку ламп. Их много — несколько десятков, даже больше… не может быть, чтобы все они помещались там, внутри, — гробница кажется совсем небольшой… Почти не задерживаясь на площадке, черные тюрбаны медленно расходятся в разные стороны, и бурая толпа послушно расступается перед ними.

Видимо, пламя факелов тоже не простое, потому что люди отчаянно тянутся к нему руками… нет, именно одной, правой рукой, и, подержав ее в огне секунду-другую, благоговейно целуют. Священники между тем начинают зажигать лампы, размещая их в нишах и на выступах стен, на ветвях деревьев, а то и просто на камнях; израсходовав весь запас, они возвращаются за новыми, и через четверть часа вся долина сияет сотнями огней, как будто темное звездное небо опрокинулось вниз, на землю.

Но и этого кажется собравшимся мало, потому что вдруг, как по команде, все они — и взрослые, и дети — достают факелы и запаливают их. Теперь уже тысячи… нет, десятки тысяч огоньков мерцают на темных склонах гор, отражаясь друг в друге, и звезды с завистью взирают сверху на это буйство огней. Гул голосов нарастает, подхваченный колеблющейся стоячей волной света; он уже не такой беспорядочный, каким был прежде, он подчинен мощному нутряному ритму, пульсирующему в чаше горной долины — в чаше, которая подобно гигантскому усилителю посылает свой рычащий зов в черное ночное небо. Янику становится не по себе; это даже не страх, это какое-то непонятное тошнотворное чувство резонанса, раскачивающееся между сердцем и желудком, мешающее нормально дышать и вообще жить. Ему хочется закрыть глаза, заткнуть уши, но рук не поднять… он с трудом подтягивает их вверх, к голове… и в этот самый момент гул вдруг резко обрывается на какой-то уже совсем невыносимо-низкой, утробной ноте.

Мертвое безмолвие повисает над долиной. Потрясенный Яник оглядывается — всё молчит вокруг: и люди, и природа, нет ни голосов птиц, ни дальнего лая шакалов, ни хохота лис… нет даже того тончайшего, неуловимого посвиста, которым сопровождаются мельчайшие движения воздуха… в этой тишине нет даже звона — единственного звука полной тишины. Это длится несколько бесконечных секунд — и вот где-то очень далеко рождается тонкий голос одинокой флейты. Откуда он дотянулся в этот мертвый мир факельных огней, в это загробное молчание?.. может быть, с той звезды?.. Нет, звук идет из недр усыпальницы; флейта жалуется и плачет, молится и причитает, срывается на хрип и захлебывается в рыданиях.

Тысячи людей стоят, опустив к земле мокрые от слез лица. Другие флейты подхватывают мотив, еще через минуту негромкое хоровое пение присоединяется к ним. Печальная монотонная музыка растекается по долине. Жрецы в черных тюрбанах медленно выходят из разверстого зева гробницы. Их много, они поют и играют на своих флейтах. Кроме флейт есть еще и тамбурины; они пока молчат, ждут своего часа… но вот и он, их час — музыканты разом воздевают руки к небу, и сильный слитный звук плывет в уставшем от тишины воздухе. Бум-м-м… Пока он один, но будут еще, это почему-то ясно, почему-то их ужасно хочется, этих ударов, и Яник чувствует, что не он один — все тут ждут их, жаждут как манны небесной, как жизнетворных капель, падающих на мертвенный желтый поток мелодии.

Бум-м-м… Бум-м-м… удары становятся чаще; и вот уже ясный, мерный, высвобождающий ритм вбивает свои столбы в землю долины. Монотонная, тянущая нервы музыка еще струится между ними какое-то время, но затем сдается и она, подчиняется общему властному настрою и вдруг, всплеснув неожиданным диким взбрыком — ййююу!.. — пускается в разнузданный, развеселый перепляс. Люди вокруг Яника начинают переминаться с ноги на ногу, прихлопывать ладонями в такт, подпевать… голоса певцов взлетают вверх… — и вот уже вся толпа пляшет, быстрее и быстрее, издавая бессвязные звуки и улюлюкая под залихватское взвизгивание флейт и подгоняющее уханье тамбуринов.

Умц-умц-умц-умц-умц-умц… ййююу… ййююу… умц-умц-умц-умц-умц… ййююу… ййююу… Да это же топталовка! Ну конечно! Разве что антураж немного другой, а так — все то же… Янику даже становится смешно. Он оглядывается — не спрятался ли где-нибудь в кустах авин фургон?.. не прыгает ли рядом Лиат — вдохновенная жрица-давалка?