Алекс Тарн - Записки кукловода

В случае же с мужчиной о качестве можно вообще не беспокоиться. Этому примитивному существу решительно наплевать на то, в каком виде он сошел с верстака. Горбатый и кривобокий, щекастый и пузатый, волосатый, как медведь, и очаровательный, как обезьяна, он в любом случае будет непоколебимо уверен в своей совершеннейшей неотразимости. Во всей Вселенной не сыскать более самодовольного и самоуверенного создания. Обычно я леплю их не глядя, пачками, в перерывах между футбольными трансляциями, когда все равно делать нечего и надо как-то убить время.

Но на этот раз я все-таки стараюсь сделать его немного попрезентабельней, ведь это — для нее, для Ив. Будет обидно, если она достанется какому-нибудь уроду. Поэтому сначала я ваяю что-то в духе Аполлона. Выходит красиво, прямоносо и очень мускулисто. Но когда он открывает глаза, то в них светится такой самовлюбленный кретинизм, что меня тошнит прямо на него, и бедняга захлебывается, даже не успев толком родиться. Может, оно и к лучшему? Наученный собственной ошибкой, я леплю куклу попроще, среднюю во всех отношениях. Выходит вполне прилично, хотя и серовато. Я уже собираюсь вдохнуть в него жизнь, но останавливаюсь в последний момент.

— Это ведь для Ив, не так ли? — напоминаю я сам себе. Неужели даже для нее ты не можешь придумать что-нибудь особенное?

— Но что? Что? Дать ему что-то такое, чего нет у других?

— Нет, не годится: будет, как с Аполлоном… самодовольный чурбан — это ужасно.

— Тогда, наоборот, отними у него что-нибудь, что есть у других.

О! А это, знаете ли, идея… Я лезу пинцетом в область спинного мозга, заведующую самодовольством, и перевязываю проводник. Интересно, что теперь получится? Хорошо? Плохо? Вообще-то, подобные эксперименты мне не по душе, но дальше раздумывать поздно: Ив уже закончила играть и в настоящий момент едет в кабак со своим новым приятелем. В конце концов, всегда можно вывести парня из игры, если он вдруг начнет блажить или еще что… это ведь всего-навсего кукла, не так ли?

И тем не менее, нужно еще что-нибудь добавить, а не только отнимать. Но что? А! Ну конечно! По крайней мере, на первом этапе он должен уболтать Ив, отвлечь ее от этого чудовищного псевдомузыканта. Следовательно, логично будет добавить ему способностей в области говорильни. Поймав пролетающую искру, я вкладываю ее в рот марионетки, прямиком под язык. Чтоб жег глаголом Ивино сердце. Ну вот, теперь все, теперь готово.

Я вдыхаю в него жизнь, и он садится на верстаке, хмуро оглядываясь по сторонам. Непонятно отчего волнуясь, я жду его первых слов.

— Ну и харя! — говорит он, с отвращением глядя на собственное отражение в висящем на стене зеркале.

Гм… вот так начало…а я-то, дурак, ожидал возвышенной оды…

— Это ты сам, — поясняю я ему на всякий случай.

Он саркастически хмыкает и смотрит на меня, как на полного идиота.

— Да что ты говоришь… А знаешь, ты неглуп для Создателя…

— Ну извини, — говорю я смущенно. — Ты ведь только-только открыл глаза. Мог и не знать, что такое зеркало…

— Ты лучше вот что скажи, — перебивает он. — Ты мне похмелье специально организовал или как? Я же вчера чисто физически не мог напиться, потому что вчера меня еще не существовало! Отчего же сегодня башка так трещит, а? За чьи грехи плачу, отче?

Мое смущение возрастает. В самом деле, непорядок. Может, я ему что-то там не то перевязал?..

— Это ничего… — глупо замечаю я. — Это пройдет, ты не волнуйся. Вот тебе пиво… и кой-чего покрепче… и закусь…

Он снова смотрит на меня, и уважения нет в его взгляде.

— Слушай, папаша, — говорит он решительно. — Роди-ка ты меня обратно. Я не хочу, понял? Верни меня назад в глину… или в дерьмо… или… не знаю, из чего ты там лепишь. Слышишь, ты, лепила?..

Но тут я решаю, что хватит с ним цацкаться. Да и время уходит. Так что я просто беру его вместе с пивом, водкой и колбасой и аккуратненько опускаю на скамейку в нужном мне месте, где растрепанные деревья шелестят в липком ночном воздухе, где редкие пожилые прохожие, стуча палочкой, медленно бредут по узким тротуарам и облезлые тупомордые коты дурными голосами предъявляют претензии на облезлых остромордых кошек.

А в остальном все тихо; фонари рассеянно желтеют в ночном тумане да полицейский «форд», лениво пошевеливая красно-синими плечами, медленно ползет вдоль бульвара.

— Нет, ты только глянь… глянь, Абарджиль, — молоденький полицейский останавливает машину и с отвращением сплевывает через открытое окно.