Е. Бирман - Рассказы

Только новые возникают: не припухнет ли нижняя губа у той дамы, которая ее покусывала, не совестно ли тому, кто испортил унитаз в общественном туалете, но самый любопытный вопрос — сколько времени пройдет прежде, чем нелепое, микроскопическое это событие исчезнет из памяти молодого человека? Пока улетучится из него бумажный бант, улетят пластмассовые крылья, расплывутся очертания дамы с сумочкой. Или воспоминание это как муха, забравшаяся в бутылку, останется в мозгу его навсегда?

Не знаем. Кто-то выведет из имевшего место происшествия рассуждение о том, что мир не детерминирован, странен, многое в нем возможно и далеко не все объяснимо. А кто-то возразит, что космический разум, который правит миром, но иногда очень спешит, столкнул, было, друг с другом у дверцы туалетной кабинки вот этого женатого мужчину и эту женщину, а потом передумал или спохватился, усовестившись, и развел их решительно в разные стороны, а все детали в этой истории (умывальники, бант, зеркало, губы, пластмассовые крылья унитаза, телефонный разговор о сне с Шекспиром и огурцами) — так, чепуха, произвольное сочетание, случайный антураж, следствие ужасной суеты и неразберихи, царящих на небесах, там, где планируются наши жизни.

Многое свидетельствует об этом, а молодого человека настойчиво склоняла именно к последнему варианту ответа еще и напряженно вытянутая в сторону неба задняя нога кота, устроившегося у выхода из общественного туалета вылизывать дальнюю часть своего гибкого тела.

Осенью, когда вши отлетают в Африку, время отращивать густые и теплые волосы.

Когда они уже не торчат, а согласно ложатся, раз в неделю, всегда по приходу субботы, я смещаю пробор на толщину пальца. Я прикладываю его ребром к голове рядышком с пробором прошлой субботы и намечаю с другой его стороны пробор субботы пришедшей, получается, что я переношу его на расстояние, равное переменной ширине пальца. Пробор отступает и немного поворачивается. Так новая суббота оказывается непохожей на ушедшую, но меня все же можно узнать.

Но узнавать меня некому, вши — в Африке, и у меня нет зеркала. Зеркала нет, потому что, если купить, то поселить его нужно в комнате, полностью задрапированной в черное, чтобы зеркало отражало только меня и не смешивало с тем, что у меня за плечами. Чтобы комнату оббить черным, нужно накупить тьму тонкого крепа и вызвать мастеров, которые умели бы драпировать не только стены, но и потолок с полом. Насколько я знаю, таких мастеров нет, а если б и были, они успели бы смертельно мне надоесть своей возней и стуком молотков.

В самый постный зимний день года я включаю телевизор. В этот день на всех каналах одни лишь заставки. Когда я добираюсь до кроличьих ушек, я усаживаю на диван перед телевизором женщину, мною придуманную и в жилище моем наяву не присутствующую. На ней муаровое строгое платье из блестящих серых и матовых белых полос. Она узнает меня, несмотря на косой пробор. Но выглядит она недовольной, она не хочет соседства муарового платья и кроличьих ушек в одном пространстве. Я согласно киваю ей, выключаю телевизор, и тогда она вежливо и достойно уходит.

В прочие дни я сажусь за компьютер, посещаю форумы и оставляю едкие замечания по адресу участвующих в обсуждении, но никогда не возвращаюсь, чтобы узнать содержание ответов, предположительно возмущенных или оскорбительных.

Когда голова моя начинает чесаться, я понимаю — пришла весна, вши вернулись. Они нарушают торжественность моей уединенности. Я срезаю старинной механической, никелированной, приятно щелкающей машинкой ненужные мне больше волосы и выбрасываю их за порог ко всем вшам.

Я в будке сидела на высоком табурете, когда он появился. Сразу почувствовала — сейчас что-то из ряда вон выходящее произойдет. И он меня увидел и ко мне идет.

— Заблудился, кажется, я на вашем заводе, — говорит, оглядывая развалины вокруг.

— Покажите ваш пропуск, пожалуйста, — отвечаю.

Роется в сумке, которая у него на плече. Во внешнем кармашке с молнией сбоку.

— Не лучшее место для хранения серьезных документов, — хмурюсь, — из кармана, который не сверху, а сбоку открывается, могут и документы выпасть, и деньги.

— Ну, деньги я туда не кладу, — смеется, — деньги — внутри, — и хлопает по внушительному пузу своей сумки, а в боковом кармашке что-то уже нащупал и достает.

— Нет, не этот, — улыбается, — этот с прищепкой, на воротник подвешивать, — показывает мне, как пропуск за угол воротника цепляют, — а на ваш завод — только в пластмассовой рамочке, я помню. Вот он! — другой пропуск вылавливает и мне протягивает.