Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

– Старик! – докладывал он Колунову. – Все – на мази! Вечером идем к маме. Берем москвичей, Митю Арсенина и этого Бумбараша Крупина – пусть немного нас посмешит.

– Юрка, мне не до вечера! Я не знаю, как здесь все расхлебать. Если сейчас устраивать обсуждение картин, ну, выставки я имею в виду, то поэтические семинары не успеют сегодня закончить работу. А завтра с утра продолжать – бессмыслица! Половина этих моих молодых поэтов и артистов сегодня перепьются и облюются. Я считал, что с утра будет только подведение итогов работы по секциям. Все вместе съездим, дадим небольшой концерт в санатории ВЦСПС. Там нас покормят, и поедем домой.

– Старик, не бери ты это в голову! Все само образуется. Ты должен думать только об одном: Ленечка и Чарли, как всегда, со своими хвостами поклонниц и прихлебателей, и тебе надо четко проследить, чтобы ни одному из них не досталось больше, чем другому. Конфликт между ними тебе сейчас совсем не нужен.

– Там вроде мир и порядок. Я лично обоим озвучил список всех авторов этой молодежной кассеты, и никто не обижен.

– Старик, у тебя всегда так: в расчетах полный порядок, а ночью твоя старуха чего-нибудь нашепчет, чего – ты и сам не поймешь, а смотришь – все наперекосяк!

– Сегодня я не к своей пойду, а к тебе. Самогонку пить. Может, все и выгорит. Как ты думаешь?

– Старик, ты – гений! Все выгорит!

Все прошло гладко как по маслу: работа в семинарах, обсуждение выставки, вечернее застолье.

И старики, и молодежь как-то очень уж демократично выпивали и закусывали, совсем забыв про звания и возраст. Это настолько возмутило Котова, что он после первой же рюмки демонстративно встал из-за стола и ушел к себе в комнату, но никто его примеру не последовал.

Дима Арсенин сделал несколько портретов сангиной, в том числе Пильника и Шуртакова. Настоящих портретов, а не каких-нибудь там шаржей. Юрка Крупин с Наташей Пещерской великолепно, с непонятным даже вдохновением, разыграли шекспировскую сцену на балконе:

Потом Крупин играл на откуда-то взявшейся балалайке, потом на ложках, потом на расческе, потом ладонями на деревянной табуретке. При этом он исполнил весь свой коронный репертуар из «Бумбараша», только что получившего какую-то престижную московскую премию.

Курин со всеми подробностями рассказал затихшему столу, как он бегал из Дома ученых к себе домой за гитарой для Булата Окуджавы. Тот приехал читать стихи вместе с замечательными московскими поэтами, и принципиально без гитары. Но когда собравшаяся публика об этом узнала, все начали вставать с мест и собрались уходить. Тогда Леониду и пришлось бежать домой за гитарой. Все обошлось благополучно. А Булату гитара даже понравилась.

А потом встал Семен Шуртаков и попросил всех послушать. Он начал читать только когда установилась полная тишина.

После прочтения тишина над столом не расступалась некоторое время, хотя это стихотворение Гумилева знали, наверное, все. Но вот Юрка Уваров встал и, пытаясь совместить незаметность и гордость, пошел на выход. За ним потянулись еще несколько фигур. Курин тоже поднялся, и кое-кто удивленно посмотрел на него. Но он на цыпочках подкрался сзади к Юленьке Соринсон и прошептал ей на ухо.

– Пойдем гулять!

Они стояли на горбатом декоративном мостике через научно-исследовательский пруд «Агродома», по которому днем плавали утки, и по очереди читали друг другу стихи: свои и чужие. Но холод и молодость делали свое дело, и через некоторое время они уже обнимались, крепко и сладко целовались взасос. Все у них получалось как-то радостно, а Леониду несказанно повезло: под распахнутым плащом, просунув руку под Юленькин свитер, он сумел разыскать что-то невероятно приятное, удачно поместившееся в ладонь.

– Только не говори мне, пожалуйста, что это похоже на персик или грушу.

– Не буду.

– Почему?

– Потому что то, что мне попалось, больше походит на маленького теплого шелкового зверька, который искал, где ему прикорнуть. И нашел.

– Знаешь мне стало тепло. А тебе?

– Мне тоже. А еще, знаешь, чего мне сейчас захотелось?

– Знаю! А ты знаешь, что такое мечта? И в чем ее прелесть?

– Знаю!

– Нет – не знаешь! Прелесть мечты в ее неосуществимости. Человек, осуществивший свою мечту, – пуст. Он теряет все.