Рязанов Михайлович - Наказание свободой

— Слушаюсь, гражданин начальник, — машинально ответил я и резко поднялся со стула, хлипкого и ненадёжного.

«Пронесло пока, не отбучкал, — с облегчением подумал я, — чистюля, видать. Из интеллигентов. Не хочет руки марать о зековскую поганую морду. Но не радуйся: одно его слово вертухаям, и они из тебя такое сварганят — сам себя не узнаешь. Как уже было в челябинской тюряге. И долго красной юшкой кашлять будешь… Ну ничего. Держись».

В штабном бараке шапку не наденешь — граждане начальники туда-сюда шастают. Совершенно не замечая зеков. Но попробуй по запарке шапку не сними или не поприветствуй — от первого же попавшегося начальника карцер схлопочешь. За нахлобученную на тыкву гондонку. За «неуважение». Как будто кто-то из зеков их может уважать. Да ненавидят их все люто. Зубами им глотки перетерли б. А если выпали, то гнилыми цинготными дёснами. Редко какой зек на них, как на людей, смотрит. Правда, во мне ещё такой бешеной злобы нет. Не знаю, почему. Хотя немало от них лиха претерпел.

Чего же он от меня хочет? — мороковал я, слоняясь по коридору штабного барака. — Его явно что-то не устраивает в моих показаниях.

— Ты чего здесь, Рязанов, филонишь? Почему не на объекте? — строго спросил меня проходивший мимо пожилой лейтенант с малиновой одутловатой физиономией, начальник по снабженческой части.

— Вызвали, гражданин начальник. На допрос.

— Промотчик? [102] Промот — утрата заключённым казённого имущества, значившегося в личном формуляре. Такой зек квалифицируется как промотчик (промотал госдобро) и подлежит суду с добавлением срока наказания и судимости (лагерная феня). Проигрался? — съехидничал лейтенант.

— И в руки карты не беру.

— А что с ботинками выяснилось? Промот?

— Так ведь я обо всём написал в заявлении. И в объяснительной. От вас ответа жду.

Начальник посмотрел на меня, как на новые ворота.

— Напомни-ка. Вас тут много, всех не упомнишь. Продал обувь? На чай сменял?

— Бугор наш, Толик Барковский, [103] А. Барковский (фамилия и имя подлинные) — крохобор и педераст, провернул мошенническую операцию по ограблению меня и других. В такую же аферу меня втянул ещё один мошенник, на сей раз кандидат исторических наук, преподаватель университета (в настоящее время доктор исторических наук, наверное, будущий академик. 2009). мои ботинки закосил. [104] Закосить — присвоить (тюремно-лагерная феня).

— Закосил, говоришь? Разберёмся.

— Разберитесь, гражданин начальник. А то мои совсем износились. А в ведомости — не моя роспись. Не подписывал я её.

— Все вы ничего не подписывали. Ангелы.

— Бригада может подтвердить, гражданин начальник.

— За что под следствие попал? — переменил тему разговора лейтенант. — Тоже чего-то не подписал?

— Свидетелем прохожу, — уклончиво ответил я. Начальник, презрительно поморщившись, подался в свой кабинет, а я с досадой подумал:

«И чего под кожу лезет? Ведь ему на меня наплевать! Весной чуть не ухайдакал под суд. За порчу государственного имущества. Которую приравнял к промоту».

А бушлат свой я прожёг не где-нибудь у костра или по злому умыслу, а когда пожар тушил на бетонно-растворном узле. Мог бы и не соваться в это дело, как другие нормальные зеки. Так нет — полез в самое пекло. Ладно, справку удалось выхлопотать — видели начальники-вольняшки с растворного, как багром доски горящие отдирал. Не получи я той справки — намотали бы лагерную судимость, как пить дать. Как будто мне пятнадцати «родных» годков, народным судом даденных, мало. Долго надо мной потешались остряки-самоучки из нашей и других бригад, как начальство за тушение пожара «отблагодарило». А когда мало-помалу об этом эпизоде забыли, меня вызвали в контору, к этому краснорожему лейтенанту, и он мне объявил, что я могу обменять прогоревший бушлат на новый. И в самом деле, мне выдали новый бушлат. И я его тут же, лишь примерив, сдал. Вместе с горелым. Зима-то прошла. И опять надо мной бригадники посмеивались, спрашивали, не жмёт ли новый бушлат. Так комедийно закончилась история с бушлатом.

Жарко в штабном бараке: четыре печки, и все топятся. Не то что в зековском — на такую же халабуду всего две печи. По одной в секции. Причём на каждую в день выдают по ведру угля-пыленки. И ни полена на растопку. Чем хочешь, бедняга-дневальный, тем и обогревай зековские заиндевелые бока. Сколько раз был свидетелем, когда дневального колотили за то, что в секции холодрыга. Грелись таким образом. Там, где живут бригады, работающие на ДОКе, [105] ДОК — деревообрабатывающий комбинат. теплее. Мужики вязанками «макароны» притаскивают. Под бушлаты заныканные. У впереди идущих надзиратели, естественно, дровишки отнимают — не положено! Понятно, им тоже надо свои казармы обогревать. Чем с выпиской да перевозкой канителиться, легче у зеков отнять. Да сами они, господа, к топкам не прикасаются — расконвойники кочегарят, рабы. Они же казармы моют, чистят отхожие места и помойки. Расконвойка считается поощрением. Далеко не всякому доверяют работать без конвоя за зоной, а за какие-то особые заслуги. И по строгому анкетному отбору.