Рязанов Михайлович - Наказание свободой

Ну циркач! Не дай бог рассмеяться — замордует. Не он, конечно, а вертухаи-палачи.

И я сдержался.

Следователь тоже, видимо, понял, что психическая атака не удалась, сел за стол и мне миролюбиво бросил:

— Садитесь. Рассказывайте, что вам известно по существу дела, — уже совершенно будничным, прежним тоном произнёс он, не глядя на меня.

— Я уже рассказывал…

— Вы обязаны отвечать на вопрос: что вам известно по существу дела?

— Шли мы с работы, — начал я, — строем. Я был в седьмой или восьмой пятёрке. В середине. На подходе к лагерю слева, да, слева, бахнул выстрел. Я посмотрел в ту сторону и увидел того, кто стрелял. Маленький такой… В большом бушлате. Он передёргивал затвор винтовки. Тут же и стон услышал. Рядом. Впереди. Так: «О-о-о-о…» Это дядя Паша Парнов закричал. И упал. Кто-то заорал: «Ложись!» Мы легли. Прямо на дорогу. И так лежали, пока прокурор не приехал. А дядю Пашу и дядю Ваню до этого увезли. В лагерь. В больничку.

— Вы, что, заключённый Рязанов, заключённым Парнову и Фетисову племянником приходитесь? — прервал меня следователь.

Вопрос был задан совершенно серьёзным тоном. Поэтому до меня не сразу дошло, что следователь съязвил и мой рассказ ему совершенно неинтересен.

— Хорошо, гражданин начальник, я их буду по фамилиям называть.

— И не забывайте, что они тоже заключённые, — брезгливо сморщился старший лейтенант.

«Да! Да! Заключенный я! — готов был выкрикнуть я в лицо следователю. — Как вам не совестно меня постоянно унижать? Я и сам не хуже вас знаю, что проклят, что клеймо на мне выжжено: «зека». Что вам ещё от меня надо?»

Но я проглотил, сглотнул свой крик. И сразу осипшим голосом продолжил описание происшествия.

— Из ваших показаний можно сделать лишь один определённый вывод: стрелок рядовой Время (фамилия подлинная) немотивированно применил огнестрельное оружие.

— Да. Это так. И готов подписаться под этим.

— Не забывайте, заключённый Рязанов, за ложные показания вы будете привлечены к уголовной ответственности по соответствующей статье Уголовного Кодекса.

— Я говорю правду, гражданин следователь. И отвечаю за каждое своё слово. Головой.

Старший лейтенант довольно долго всматривался мне в глаза. Но в его взгляде я так и не смог уловить отражения каких-либо чувств, кроме, разве, презрения ко мне. Наверное, я казался ему каким-то червяком, на которого так хочется наступить сапогом. А потом вытереть подошву о траву. Но одновременно я осознал, что опасность расправы мне не грозит. И это немного успокоило. Однако на этом, как я ожидал, допрос не закончился. Разговор о главном ещё предстоял.

— Вам, заключённый Рязанов, должно быть, известно, что вы находитесь в хорошем лагере. Почти образцовом.

Это известие явилось для меня новостью. Хотя что-то подобное я уже слышал от лагерного хмыря по кличке Шкребло, совершенно опустившегося субъекта, с юных лет прозябавшего в тюрьмах, колониях и лагерях.

— В вашем коллективе, — продолжал старший лейтенант, — введены зачёты до двух дней. Нормально функционирует пищеблок и вся служба бытового обслуживания. На руки заключённым выдаётся из заработка до ста рублей. Торгует продуктовый ларёк. КВЧ занимает призовые места на смотрах, приличная библиотека…

«Чего это он, — недоумевал я, — раскукарекался? Если ему настолько нравится наш лагерь, пусть идёт в бригаду к нам. Посмотрим, как он своими холёными пальчиками полторы нормы перевыполнит. Чтобы получить те самые два дня зачётов».

— У нас всё, как в других лагерях, гражданин начальник, — высказал я своё мнение. — Каждый третий из моей бывшей бригады «чистильщиков» — в бараке тэбэцэ лежит. Дожидаются своей очереди… На досрочное освобождение. С биркой на ноге. Чего ж тут хорошего?

Следователь, не глядя мне в глаза, тихо и равнодушно справился:

— Вы так полагаете? Вы, заключённый Рязанов, недовольны тем, что отбываете срок в вашем лагере? Я вас правильно понял?

— Нет, неправильно. Этот лагерь — не мой. А — ваш. Но дело не в этом. У меня язык не поворачивается назвать лагерь хорошим. Любой лагерь. И этот и другой.

Впервые за время общения я увидел в глазах следователя отражение чувств — насмешку. Надо мной.

Следователь заметно оживился, вынул портсигар, штампованный, с рельефным изображением трёх богатырей, нажав картинно на кнопку, вынул душистую сигарету с золотым мундштуком, со щелчком закрыл крышку, прикурил «Тройку» от никелированной зажигалки, так же картинно затянулся и, наморщив лоб, стал быстро писать. Вскоре он протянул мне лист протокола допроса.