Рязанов Михайлович - Наказание свободой

— Ты что сделал, мудак? — закричал я.

И увидел очень испуганное его лицо. Он выдохнул с гневом:

— Тажыло! Нэ понымаишь, дарагой, тажыло мнэ.

— А — мне? — подумал я, но не успел произнести это вслух, как дикая боль выстрелила из пораненной руки в голову. Быстро достал здоровой рукой носовой платок, набросил его на раздавленные пальцы: кровь алыми большими блямбами разукрашивала серо-белёсый бетон, я устремился в медпункт, зажав рану, чтобы хоть как-то приостановить кровотечение.

Мне повезло: недоучившийся на свободе фельдшер Ванька Агафонов, хулиган по приговору (осуждённый по семьдесят четвёртой), сидел в своей каморке и дремал. Он вскочил, усадил меня за самодельный столик и, не мешкая, принялся за дело. Ещё одна удача: под рукой оказались йод и бинты. Нашёлся и скальпель. Даже — скобки. И — ничего из обезболивающих. Наверное, наркоманам достались. Как всегда, блатари выманили. Пришлось согласиться на операцию просто так, без обезболивания. Самым неприятным для меня оказался момент, когда Ванька щипцами отхватил с хрустом фалангу указательного пальца. Я чуть сознание не потерял. От боли. Но — ничего, выдержал. Только в глазах заискрило и весь мокрый стал, такой пот меня прошиб. Обильный, но холодный.

— Вот же паскудник, — ругался я. — Взял — и бросил. Тяжело ему стало. Белоручка!

— Хрюкальник ему начисть. Чтоб красные сопли выскочили. До пупа, — посоветовал озабоченный фельдшер-хулиган, втыкая скобки в размозжённую кровоточащую плоть.

— Пока не буду составлять акт, — сказал Ванька, щедро посыпая раны стрептоцидом. — А то вас всех к оперу поволокут. За членовредительство. Нехай бугор зарулит, потолкуем.

Дядя Миша, когда я его разыскал, встревожился не на шутку. И было отчего. За травму на производстве спрос в первую очередь — с него. Опер будет докапываться, не с его ли согласия членовредительство совершено. Если нет, то вывод один: — по его недосмотру. Что тоже наказуемо. А мне корячатся следствие, суд и срок. По лагерной статье довесок. Минимум — два года. Максимум — червонец. И Шалве Нодаровичу тоже не миновать неприятностей — «сообщник». В общем, поганое дело. А тут ещё и боли нестерпимые доканывают, скручивают. Хочется рвануть и мчаться что есть силы, до упаду.

Я места себе не находил. Ванька, видимо, не очень прочно заштопал раны — повязка набрякла кровью. И пачкала всё, к чему прикасался.

Дядя Миша выматерился в сердцах и мне матюков насовал. Хотя я в этой заварухе — крайний. Не я плиту бросил. С кацо, дурака, и спрос. Почуяв неприятность, Шалва Нодарович куда-то смылся. Испугался. Но часа через два объявился. Оказалось, отсиживался между штабелями готовой продукции. На ведёрко с раствором цемента сел и выжидал, когда всё ушамкается.

На вопрос бригадира, почему бросил плиту, напарник заявил:

— Тажыло, дарагой. Я нэ ышак.

Завета агафоновского я не выполнил. И даже не отматерил виновника моего несчастья. Уж очень он был обескуражен происшедшим. Да и мне не до сведения счётов было. Хотя признание напарника, что он не ишак, меня задело за живое. Я чуть не дал ему пинка, когда он, улучив момент, приблизился ко мне и просительно, даже униженно произнёс:

— Ныкому нэ говоры, что Шалва тэбэ на руку дэтал бросал. Я посылка получаю из Тыбылыси: яблуки, виноград сушеный, тэбэ много дам. Дэньги дам, толко нэ надо опэру говорит. Опэр — нехороший чаловэк. Нада твоя рана сэкрэт дэржат.

Я рассвирепел и послал его подальше.

— Зачэм мэна ругаэшь? Я тэбэ помогат хотэл. Нэ понимаэшь?

Ну как с ним говорить? Ведь осерчал он натурально на мою «неблагодарность».

До съёма промаялся в беспрестанном хождении взад-вперёд. Напарника моего бригадир снарядил поливать бетон. А потом отчитывал:

— Сачок! Если бы так поливал лавры свои, то хрен собачий получил бы, а не урожай.

— Какой урожай? — недоумевал, горячась, Шалва Нодарович. — Нэ надо мэна ругат. Ты — чэлавэк, я — чэлавэк, мы всэгда найдом общий язык…

И они, действительно, нашли общий язык. Вечером на бригадирской тумбочке появились всякие яства грузинской кухни и запахло самогоном — чачей. Шалве Нодаровичу пришлось щедро тряхнуть мошной, чтобы избежать откровений с оперуполномоченным. Он и мне через бригадира предложил деньги, но я отказался. Уж очень оскорбительным показалось мне это предложение — деньги за кровь.

По совету Агафонова я не пошёл в МСЧ, перевязки он делал мне на объекте. Полагаю, что и лепиле пришлось дать на лапу — от него тоже попахивало чачей.