Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

Голос Щукина:

- Объяснитесь проще, Максимович.

Голос Максимовича:

- Объясняюсь проще. Переход от ламинарного к турбулентному течению воздушных масс, в тропосфере происходит при достижении некоторого критического числа Рейнольдса. Далее в среде самопроизвольно образуются нелинейные фрактальные волны. Вот здесь-то и удалось мне рассчитать некую парадигму скользящих коридоров.

На этой фразе я выключил диктофон и спешно заткнул его в сапожное голенище. С улицы донеслись до меня приближающиеся голоса, благо, что стекла в усадьбе Щукина давно были высажены, и окна, заколоченные редкими досками, отлично предупреждали о потустороннем приближении. Дверь в покои Щукина анархисты высадили с одного удара. Тем паче, я не запер ее. Согласно инерции ударник еще и табурет кувалдой разнес.

- Македонский тоже был великий полководец, - глядя на вышибалу, накрывшего своим телом уничтоженный табурет, произнес городничий Митя.

Следом за Митей в горницу по-хозяйски ввалились трое квартальных.

- Давно прослушиваете?

- Вторые сутки, - Митя придвинул к столу уцелевшую свободную табуретку и сел против меня. - Где вы, падре, ночевали, - там и устанавливаем.

- У Марка Родионовича тоже?

- И у него, - кивнул городничий.

- Он знает?

- Как же ему не знать, - ухмыльнулся Митя. - При нем кабельное телевидение в бараке устанавливали. Оперативная съемка. Исключительно по санкции верхних эшелонов.

«Совсем отчаялся инвалид, - подумал я с горечью. - Не только меня, он и Володю с Пугачевым подставил. Меня-то ладно. Да и не мне его судить. Сам я зараза».

- Быстро вы среагировали, Дмитрий Кондратьевич.

- Мимо шел. Ребятам говорю: «Может, падре намылился чаи гонять? Авось,

да и нас подогреет. На улице-то сырость. Наугад постучали.

- Кувалдой?

- Печатку не надо казенную обрывать. Дом убитого под следствием. Посторонним вход воспрещается.

- А ей? - я кивнул на Вьюна.

У Мити были все ответы.

- Ей как служке Орден келью отгородил внутри вашей кельи при казармах, святой отец. Так что же насчет горячего чаю?

- Вели-ка ты, Митя, своим барбосам отсель выметаться. Наедине потолкуем.

Городничий обернулся к застывшим у двери квартальным.

- Слышали, что падре велел?

Квартальные спешно вытряхнулись из горницы, поставивши за собой снесенную дверь на место.

- Что с Пугачевым?

- Помиловали, - Митя насыпал махры на газетный клок и склеил языком самодельную сигарку. - Коллегия прежние заслуги учла.

Он чиркнул спичкой о ноготь и с удовольствием затянулся, пустивши дым через ноздри.

- Решили без лишнего садизма. Отделением головы от прочего туловища. В три часа на Княжеской площади. Уже и колода у позорного столба установлена.

- Кто голову будет рубить? Могила? Перец?

- Не, - городничий хмыкнул, - Лаврентия назначили.

Вьюн побледнела, сжала кулаки и двинулась к Мите. Я успел перехватить ее и толкнул на кровать. Словно бы не заметивши происходящего, городничий лениво продолжил.

- Заслуги учли. Перспективный молодой человек. Теперь на плацу тренируется. Дрова рубит.

Наблюдая одновременно и за Митей, и за Вьюном, я лихорадочно соображал:

«Сволочи. Троих удумали махом погубить. Лавра, конечно, мы потеряем, если он Пугачева казнит. А Вьюн, конечно, вступит в неравный бой, и я ее вряд ли удержу». Вьюн, оцепеневши от горя, прямо сидела на кровати.

- Спасти Пугачева можно?

- Можно, - откликнулся Дмитрий Кондратьевич. - Выкупить можно. Прямо сейчас и покупайте. За диктофон пострадавшего Щукина уступлю. С кассеткой, разумеется.

- С кассеткой, значит.

- Я уполномочен, Ваше преподобие. Слово анархиста. Виктора Сергеевича стремительно освободим после купчей. И машинку ему пишущую вернем. Без рычагов со шрифтом, разумеется.

Вьюн смотрела на меня умоляюще. А в сапожном голенище лежал, возможно, единственный способ вырваться из Казейника. Анкенвою, конечно, чихать и на Пугачева, и на все это зеленое подполье, прикинул я быстро. Ему, пожалуй, и на диктофон-то чихать. Вернее всего чихать. Ему теперь интересно убийцей меня сделать. Хотя бы косвенным. Но возможно, что и кассету с записью лаборанта ему очень даже заполучить желательно.

- Так что же, пастор? - городничий бросил на половицы докуренный бычок и притоптал его подошвой. - Сойдемся в цене?

- И давно ты, Митя, таким подонком стал?

Лицо анархиста затвердело, а взгляд на мгновение сделался малообещающим.Но тут же он рассмеялся.

- Давно, святой отец. Каюсь. Мне в отличие от вашего из Казейника нет пути. Я и пары суток не проживу за пределами. Заказан я семьей одного живодера подстреленного. Я ведь из контрактников подался в анархисты. Я на войне веру и в государство, и в Господа потерял. Такой замес. Удовлетворил я твое любопытство, преподобный? Ты счастлив?