Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

- Пускай. Но не сильно. Жаль такую рожу.

- Учи бойца канавы рыть. Или я совсем тупая, по-твоему?

- Напротив. Ты острая, как шило в заду. Ну, с Богом.

Я еще поерзал, дождавшись, пока Анечка Щукина, плотно завернутая в обширный дождевик с остроконечным капюшоном и смахивающая издали на какое-то веретено, сольется с ливнем, после чего направился к татарину.

И как в чистую воду я глядел. Разношерстное общество у Глухих уже выпивало и закусывало. Хомяков, редактор Зайцев, Могила и Вика-Смерть встретили меня кто радушно, кто как. Могила, татарин и Виктория радушно, прочие как. Могила облапил меня и приложился губами к подолу моего свитера, точно к мощам великомученика.

- Ты куда пропал, святой отец? А мы тебя обыскались! Их благородие Хомяков статью заказал про тебя как подвижника славянской мысли, только интервью-то снять и не с кого. Зайцев совсем окосел на дверь. «Где, - трепещет, - капеллан, их преподобие?» Ты учти. Если номер выйдет не свежий, ему край.

- С Хомякова и снял бы. Или, вон, с госпожи Виктории. С нее тоже есть что снять.

Перед Викторией стояла основательно початая бутылка белого ликера. Я пристроился к столовому углу на принесенный Германом ящик.

- Примета плохая, - потягивая ликер, заметила Вика-Смерть. - Быть тебе холостым, господин монах.

- Ты, вроде, раньше только полусладкое употребляла.

- С тобой и на полугорькое скатишься.

- Ликер напиток богинь, - льстиво сострил редактор Зайцев.

Сам он, как и бургомистр с Могилой, употребляли водку «Rosstof». Вероятно, ими был ратифицирован контракт с Анкенвоем на употребление в рекламных целях исключительно фирменного напитка. Прочие хлестали самогон. Прочим было забить на Анкенвоя. Прочие в майке и семейных трусах подмигнули мне по-свойски.

- Чайничек?

- Два, масса Герман. С одного простужусь. Сыро на улице.

Стремглав передо мной выросли два заварных фаянсовых чайника с пунцовыми шиповниками, пиала, и почищенная сушеная рыбка на разделочной доске.

Я поднял один чайничек для осмотра. Заметил на дне клеймо Дарьи Шагаловой.

Стало быть, уважала она татарина, как и он ее. Присутствующие решили, что я намерен тост произнести. Пришлось произнести.

- За подводника.

- Почему за подводника? - насторожился редактор.

- А за кого тут еще пить?

- Правильно, - поддержал меня вдруг Могила, пока шокированный худсовет переглядывался. - Как за образ для подражания. Все мы вышли из моря. Муфлон мне с параши статью читал.

Подавая пример, Могила выпил водки. Остальные нехотя потянулись вслед за ним, точно осенние грачи с насиженных мест.

- Так в чем же центральная славянская идея заключена, ваше преподобие? - Зайцев прищурился на меня одним глазом сквозь очко, подобно как сквозь оптику его снайпер-однофамилец высматривал в осажденном Сталинграде офицерский состав 6-й армии вермахта.

- В разном, - охотно дал я многотиражному Зайцеву интервью. - У господина бургомистра в штанах. Они ее вчерашнего дня продемонстрировали, когда на них вредители покушались. У Европы центральная славянская идея заключена в отоплении. Отопление, электричество, газ пропан и другие прочие блага славянской цивилизации, которые объединяют Европу в Азию. Что же до нас, до славян, то центральная идея у нас, у славян, вообще ни в чем не заключена. У нас центральная идея дано откинулась.

- Откинулась? - Зайцев, решивши, что я готов публично похоронить сам смысл существования ордена, даже и сам слегка откинулся, и даже отъехал от стола, сосредотачивая рассеянный худсовет на моем интервью.

- Откинулась? - повторил он с вызовом, готовый одною меткой пулей прошить в моем лице всех предателей Родины из добровольческой дивизии 6-й армии вермахта «Фон Штумпфельд». - Это как же, ваше преподобие, славянская идея, да вдруг и откинулась?

- По амнистии.

- Ну, ты залупил! - Могила от избытка захлестнувших его эмоций стукнул кулаком куда попало. Попало Зайцеву по уху так, что у того очки слетели. Возбудившись, Могила даже не заметил такой от себя неловкости, и снова полез ко мне лобызаться. Редакторские очки хрустнули под его сапогом.

- Вот за что люблю! - орал он при этом. - За грубое слово истины! За тяжелый венец баланды! За базар без лишних терок! За линию огня!

Бессильно принявши пару его лобызаний, от остальных я кое-как увернулся.

Да Могила уже и отстал, поскольку сам потянулся на речь.

- И теперь, когда мы с нашей центральной идеей на воле, - произнес он с полным стаканом, завернутым в кулак. - Когда мы вырвались на священные просторы типа равнин и возвышенностей отчизны-матушки, мы поставим раками семитов и антисемитов! Мы зароем эту сволочь на глубину ядра, и воткнем ей свечу в дупло, и отпоем на мотив типа «Мурка»!