Олег Егоров - Правила игры

— Ничья! — Сметая с доски фигуры, Кутилин опрокинул стакан. — Рыба! Думаешь долго, Саня!

Он картавил, мой сосед по коммунальной квартире, отчего «рыба» у Кутилина звучала как-то благороднее, чем выглядела, по крайней мере та, что лежала на газете слева от него. Эту рыбу мой сосед ловил собственноручно в пруду у Ленинградского рынка. Ротан, или попросту головешка, был ввезен к нам, по утверждению Кутилина, из бассейна реки Амур. Он так и говорил: «Из бассейна».

— Расставляй! — Прополоскав в горле очередную букву «р», Кутилин вытер салфеткой «балтийский залив», образованный упавшим стаканом.

Пиво «Балтика» он предпочитал всякому другому. Хотя и от другого при случае не отказывался.

Наши шахматные дуэли случались довольно часто. Проиграв кряду партии три-четыре, Кутилин ожесточался и требовал сатисфакции на бильярде. Бильярда у нас, по счастью, не было. Кутилин считал, что я не столько силен в игре, сколько пользуюсь его промахами. Хитроумные и коварные комбинации Кутилина обыкновенно приводили его к потере нескольких фигур, после чего объявлялась «ничья».

— Ты меня, Саня, измором берешь! — негодовал Кутилин. — Так и дурак сможет выиграть, если думать по полчаса! Я вообще не думая хожу!

Кутилин, разумеется, думал, но исключительно над собственными ходами. Как личность сугубо творческая, он вообще мало интересовался чужими идеями.

— Все! — Гремя шахматами, Кутилин уходил в свои владения. — Тупая игра! Чтоб я еще раз!

Впрочем, уже на следующий вечер он с доской под мышкой стучался в мою дверь.

По роду занятий Кутилин был живописец. Именно не просто любитель, а действительный член МОСХа и участник каких-то зональных выставок.

В нашей «сталинской» квартире в Петровско-Разумовском проезде Кутилин занимал две комнаты, одна их которых была отведена им под студию. Единственное ее окно выходило в глухой темный двор. Возможно, по этой причине холсты Кутилина отличались особенно мрачными тонами. Даже небо его среднеазиатских пейзажей, вопреки устойчивым климатическим условиям, было навсегда затянуто свинцовыми тучами. Одна из таких картин встречала меня каждое утро в нашей общей прихожей. И мне жаль было тощего ишака, стоявшего на привязи возле какой-то развалюхи. Задрав морду, ишак смотрел в небо и, наверное, думал: «О, Аллах! Неужели на свете мало нормальных художников?!»

Все пейзажи Кутилин писал по памяти. Поездка в Среднюю Азию, видимо, запомнилась ему сильнее прочих. Что касается его портретных произведений, то они в основном носили характер бытовой: «Играют в карты», «Проснулся под столом», «Я и Алла Пугачева в лодке»…

Но один сюжет тревожил воображение Кутилина всерьез. Этот сюжет, словно дельфин, выныривал время от времени на поверхность из его подсознания, и в нашей квартире появлялся свежий холст.

Был такой случай в криминальной истории Древнего Рима, известный как «похищение сабинянок». Основавшая Вечный город шайка разбойников и беглых рабов как-то решила пополнить свои ряды самым простым и приятным способом, а именно — путем размножения. Женщин в Риме не хватало, и отцы-основатели придумали следующее. Они пригласили дружелюбных соседей — сабинян — на спортивные игры под стены города. И пока азартные гости, болели за своих — слабый пол, как известно, по тогдашним правилам на мужские игры не допускался, — похотливые римляне снарядили в их село экспедицию, повязали там наиболее молодых и фигуристых сабинянок, погрузили на коней и были таковы.

Каковы они были, я знал не понаслышке. Шесть или семь картин по мотивам этого канувшего в Тибр происшествия украшали стены нашей квартиры. И еще пару купил заезжий грек, владелец обувной фабрики и ценитель изящного, по 800 долларов за каждую. Его привел товарищ Кутилина по живописному цеху авангардист Шилобреев. Грек долго цокал языком, держа обе картины перед собой и сравнивая их достоинства. Кутилин убедил его, что это — диптих.

«Похищение» висело и над моим диваном, преподнесенное мне в дар щедрым художником на 23 февраля. На нем, как и на всех прочих, был изображен голый мужчина в шлеме. Продев босую ногу в стремя, он собирался сесть на коня, поперек которого лежала еще более обнаженная женщина. Ее безразмерная грудь меня не удивляла — Кутилин питал слабость к полногрудым и высоким дамам. Второй всадник в левом углу уже скакал во всю прыть, унося свою беспомощную добычу в направлении рамы.