Джоди Пиколт - Дорога перемен

Ребекка прижимает руку к моей щеке.

— Расскажи мне все, что знаешь, — просит она.

И я рассказываю ей о гибели Хадли. Говорю, что он не чувствовал боли. «В отличие от тебя», — думаю я. Я не говорю ей, что, сложись обстоятельства чуть иначе, Хадли остался бы жив. Егерь сказал, что обрыв всего тридцать метров — не слишком глубокий, чтобы стопроцентно разбиться насмерть. Хадли погиб из-за того, что ударился о камни и сломал позвоночник. Я не говорю Ребекке, что всего в нескольких сантиметрах от этого места находится спасительный водопад. Я говорю, что похороны завтра: так долго не могли вытащить тело из узкой расщелины. Я говорю ей, что прошло уже три дня.

— И что я делала эти три дня?

Она подхватила воспаление легких и все три дня проспала.

— Ты сбежала, помчалась за Хадли, и тут приехал твой отец. Он настоял на том, чтобы поехать с Сэмом тебя искать. Он не хотел, чтобы Сэм оставался здесь, со мной.

Я говорю, что ей нужно отдохнуть, и уговариваю ее прилечь. Она отбивается от меня, хочет посидеть.

— А что он имел в виду, когда говорил: «Мы поедем домой»?

— Назад в Калифорнию. А ты что подумала?

Она несколько раз моргает, как будто пытаясь что-то припомнить или постараться забыть, — возможно, и то и другое.

— А здесь мы что делаем?

Она застает меня врасплох, и я не успеваю остановить ее вовремя — она стягивает с груди одеяло. Когда видит израненную грудь, руки и ноги — охает. Ее дрожащие руки что-то ищут. И находят меня.

— Когда Хадли упал, ты попыталась спуститься за ним. Сэм оттащил тебя от края, и ты принялась царапать себя. Ты не прекращала раздирать себя, сколько бы успокоительных тебе ни кололи. Тебя было не остановить. — Я собираюсь с духом и прерывающимся голосом добавляю: — Ты твердила, что хочешь вырвать свое сердце.

Ребекка отворачивается к окну. На улице уже темно, и единственное, что она видит, — это отражение собственной боли.

— Не понимаю зачем, — шепчет она. — Вы и так его у меня вырвали.

Раньше, до того как все это случилось, я думала, что дети любят родителей просто потому, что они их родители. Я верила, что Ребекка будет естественным образом привязана ко мне, потому что я произвела ее на этот свет. Я не связала это со своим собственным опытом. Когда я не смогла полюбить отца, то решила, что со мной что-то не так. Но когда они внесли в дом Ребекку на носилках «скорой помощи», я по-другому взглянула на вещи. Если хочешь полюбить родителей, ты должен понять, сколько сил и здоровья они в тебя вложили. А если ты родитель и хочешь, чтобы тебя любили, — должен заслужить эту любовь.

Неожиданно от пестрого одеяла у меня кружится голова.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала, Ребекка? Что ты хочешь от меня услышать?

Дочь не смотрит на меня.

— Зачем тебе мое прощение? Зачем тебе оно?

Отпущение грехов — первое, что приходит в голову. Я должна защитить ее от того, через что прошла сама.

— Зачем мне твое прощение? Потому что я так и не простила своего отца и знаю, каково будет тебе. В детстве отец избивал меня. Он бил меня, бил маму, а я пыталась оградить от этого ужаса Джоли. Он разбил мне сердце и в конечном счете сломал меня. Я так и не поверила в себя. Если бы я собой что-то представляла, разве папа стал бы меня обижать? — Я улыбаюсь, сжимая ее руку. — Потом я забыла об этом. Вышла замуж за Оливера, а через три года он ударил меня. Тогда я и сбежала в первый раз.

Ребекка отдергивает руку.

— Авиакатастрофа, — говорит она.

— Я вернулась к нему из-за тебя. Я понимала: важнее всего, чтобы ты росла, чувствуя себя защищенной. А потом я ударила твоего отца. И воспоминания нахлынули вновь. — Я сглатываю комок в горле, заново переживая сцену на лестнице в Сан-Диего: документы о китах у моих ног, ругающий меня Оливер… — Все вернулось, но на этот раз стало частью меня. Куда бы я ни бежала, сколько бы штатов и стран ни проехала — от себя не убежишь. Я так его и не простила — мне казалось, что в таком случае последнее слово остается за мной. Но он выиграл. Он во мне, Ребекка.

Ребекка пытается сесть, и я ее не останавливаю. Начинаю рассказывать ей о Сэме. Рассказываю, каково это — называть звезды, которые видишь из окна спальни, именами своих предков. Каково, когда он может закончить за тебя мысль…

— Никогда не думала, что другой человек может чувствовать так же, как я. И прежде всего — моя собственная дочь.

Я придвигаюсь к краю кровати и прикрываю ее грудь одеялом. Беру Ребекку за руку и перебираю ее пальчики.