Мария Свешникова - Fuck’ты

Настя с Алиной уезжали в Лондон учиться, первая в университет телевидения, вторая в школу благородных девиц!

Настя сидела в белом кашемировом свитере и с обручем на голове. Пила чай с молоком, уговаривая Алину сделать глоток.

— В Англии тебе все равно придется его пить!

— Что? Все? Прощай, Москва? — спросила Линда, еле сдерживая слезы.

— Слишком жестокий город. Не хочу здесь жить!

— Города не бывают жестокими. Только люди, — сказала Алина голосом сорокалетней женщины. — И потом, наша жизнь только начинается, говорят, в двадцать лет ты полностью формируешь стержень, на который потом насаживаешь полученные по жизни навыки! А мне, в отличие от вас, до этого еще шесть лет!

— Это ты где такого начиталась? — удивилась Линда.

— Девчонки, расскажи соседнему столу наши истории — никто не поверит!

— И слава Богу, — сказала я, перебарывая страстное желание покурить.

Впервые никто из нас не курил!

— Я недавно в церкви была, поблагодарила Господа Бога, не поверите, за все испытания. Если бы не они — мы не сидели бы здесь и не надеялись! Не планировали бы жизнь с четкой уверенностью, что все впереди! Не плакали бы из-за вашего отъезда! Не дарили бы подарки, упакованные в Hallmark’е! — произнесла я, улыбаясь глазами.

— А знаете, что самое ценное — мы никогда друг другу не завидовали!

— Было бы чему завидовать, — ответила Алина на высказывание Насти.

— У нас было много забавных историй! Помните, как на Женю люстра упала, а как я вместо витаминов снотворное выпила? — мы заржали в голос.

— А самое смешное, как Настя лечила зуб мудрости травой, не прочитав аннотацию к употреблению, и вместо того, чтобы полоскать, выпила полбанки!

— И что было?

— Три дня поноса и выжила!

— А помните, как на меня карниз упал и я запуталась в шторах?

— Нет, самое смешное — когда ты трусы со стразами наизнанку надела!

И в этом «помните» была наша жизнь! И дружба, самая прекрасная дружба на свете!

Линда периодически убегала, ее тошнило — токсикоз. А мы радовались, ведь мы готовы продолжать род.

— Девочки, только бы у Линды мальчик родился! — сказала Алина.

Мы вопросительно посмотрели.

— А что? Мы же к девочке с года телохранителя приставим! А это две тысячи долларов в месяц!

— Заработаем!

Мы попрощались, долго обнимаясь и пачкая пальто тональным кремом, а шарфы — потекшей тушью, целовали друг друга в нос и губы, Настя кружила меня на руках, а я щипала Алину за щеки.

«Во дурные», — думали прохожие, не понимая ничего в женской дружбе!

Светофор заморгал и залился кровью, остановив «Мазду» Романовича. Он в силу увлеченности мыслями так и не видел меня, — а я рассматривала его, как всегда, хмурное выражение лица. Он был в десяти метрах от меня, а я в том самом никогда от него. Это была последняя правда, которую стоило принять.

Белая «Волга» дала задний ход, и я села на сиденье такси. Играла Sexual revolution. Я влипла в очередную московскую пробку. В машине слева было то самое «молчание», соизмеримое с тем страшным «нет». Я перевела взгляд направо и уткнулась в окно серого «Мерседеса», знакомая женская рука стряхнула пепел с сигареты More, другая открыла окно — и показалась швабра.

Я дала водителю двести пятьдесят рублей и вышла, аккуратно открыв дверь, чтобы не поцарапать чужую машину…

Между нами было столько чужих кроватей, улиц, где мы проводами свисали со столбов вне возможности перебороть силу притяжения и достичь коннекта, что мы перестали верить в само его существование. Никто, ни Алек ни Жанна, не заметили меня, да — я могла постучать в любую из дверей и вернуться в неясность, могла дальше следовать судьбе, но она не выбирает за нас — она предлагает варианты.

Помните, как Джульетта Мазина в «Ночах Каби-рии» шла по дороге и улыбалась новому поколению? Так и я шла между сотнями судеб, тоннами покрашенного железа и миллиардами мыслей и улыбалась.

Я оставила их позади, у меня впереди целая жизнь — застыть в вечном девятнадцатилетии очень просто, а вот набраться сил и мужества строить новую судьбу без приставки teen требует куда большей смелости откровений. И тем более паспорт рано или поздно обнародует факт моего возраста.

Что бы ни случилось, и Романович, и Макс, и каждая из их швабр останутся неизменной частью моего прошлого, а я — их, нельзя ничего вычеркнуть. Мы такие, какие мы есть.

Вспомнились вечные слова: «Если я, вдруг, часть твоей судьбы, ты ко мне обязательно вернешься, или я к тебе». Ближе к делу будет видно.