Мария Свешникова: Небо № 7

Чтобы придать своему роману нарочитой буржуазности, одним словом, чтобы, как всегда, нелепо выпендриться, я начну свое посвящение со старого анекдота.

Перелетные птицы собираются на юг — минуя Небо № 7. Без пяти минут осень.

— Пора! — сказал главный Журавль.

Тут нежданно-негаданно приходит ворона — читайте, молодая девчонка со своим уставом в чужой монастырь.

Ворона:

— Я тоже хочу с вами полететь в теплые края!

Журавли посоветовались и пришли к выводу, что могут взять на свой ветровой борт Ворону, но решили ее предупредить, что путь не близкий:

— Ты только подумай! Лететь далеко, тяжело будет, ты уверена, что справишься? Вороны обычно зимовать остаются.

Ворона настояла на своем:

— Я птица сильная. Птица гордая!

Нас, белых ворон, не сломаешь. Ну и голой попой тоже не возьмешь.

Взмыли в небо. Летят. Высота над землей — 5000 стеллажей «IKEA».

День летят, два летят, три летят.

У Вороны язык уже на плече, но она никому и виду не показывает, что устала.

На привале старший Журавль снова подходит к Вороне:

— Ворона, Ворона… Может, полетишь обратно, а то мы еще и полпути не преодолели, а ты вон как устала!

— Нет, я птица сильная, птица гордая! Я справлюсь.

Ворона зажала язык в подмышке и пошла дальше.

Такая же ситуация продолжалась на всех привалах. Ворона жадно пила воду, задыхаясь от усталости.

Старший Воробей снова подошел к Вороне:

— Я понимаю, что мы доплыли уже до середины, но еще не поздно развернуться и полететь обратно, нам же весной возвращаться — это еще одна дорога.

И тут блондинка развернулась и поплыла обратно, — хотя нет, это из другого анекдота. Но белая ворона — не блондинка, и потому она долетела.

И как только она лапками коснулась теплого песка, крыльями плескалась в море, она посмотрела на Небо № 7 и сказала:

— Я, конечно, птица сильная, птица гордая, но ебанутааааа-ааа-яяяя!

Всем сильным, гордым и, простите меня, издатели, за нецензурную брань, ебанутым женщинам посвящаю!

Почти щенячью благодарность выражаю своим прототипам, чьи имена я предпочитаю оставить в своей телефонной книжке!

И конечно же спасибо папе за то, что не заставил маму родить меня обратно, и коробкам шоколадных конфет, что не дали выть на луну!

Стоя в «оскаровской» стойке и тряся гонораром, как статуэткой, вынуждена признать свою несамостоятельность и сказать «спасибо» Коле Алешину за своевременное опускание меня с небес на землю!

Целую в нос, кусаю нежно,

Маша Свешникова и ее продезинфицированная совесть

Во время написания романа не было выкурено ни одной сигареты, ни одно животное не пострадало.

Телефон звонил не переставая. Хотя как ему перестать, если кнопка «выключить» не работала, и отрубить его можно было, только вынув блок питания. Мои руки слишком дрожали, чтобы произвести данную процедуру без ущерба для окружающей среды.

Звонили не те люди.

Мне нужен был один.

Позвонит до 15.00 — не зайду в этот кабинет.

Без пяти минут судное время.

Дурацкое это слово — аборт.

Как в песне про волны, которые бушуют и плещут и по неясным причинам «бьются о борт корабля». При чем тут дети, аисты и мужчины?

Я слышала о статистике абортов с тринадцати лет, но почему-то никогда не вписывала себя в группу риска…

Мама кричала в трубку, что кинула машину в центре и бежит ко мне на метро, просила перенести на час и еще подумать.

Мне казалось, что если очень сильно думать, то он обязательно перезвонит.

Выключен или недоступен. Потом автоответчик.

Рядом на столе лежал «Коммерсант» — в нем статья про отца моего ребенка.

Моего. Твоего.

Он ничей.

Его не будет.

Я повернула ручку кабинета.

Стоит ли рассказывать, с какой скоростью проносится жизненная история в такие моменты? Сколько-сколько воспоминаний в секунду?

Завтра Новый год.

Елки не будет, и ребенка… Ребенка тоже не будет.

Обратная перемотка на полгода.