Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

Про этот завод… Вернее, насчет самого Войкова всплывают какие-то чудовищные подробности. В одном из его цехов началась трудовая биография Навоза (это нормально) и там же с ним прощались, провожая в последний путь. Все там будем. Если бы я думал иначе, не торопился бы увековечить моих знакомых. Войков будто бы отрезал царю Николаю палец с перстнем, когда тот бы уже мертв. Где-то мне вообще читали, что головы членов царской семьи, отделив от туловищ, подвергли консервации и в особых емкостях тайно вывезли в Англию. Кстати, Сермяга тоже туда собирался с Мандой Ивановной, к тёте.

Я свидетель — Глафира сплавил Шульцу под видом Гиллана какого-то Теда Нилли в терновом венце. Интересно, куда Лёва его повесит в таком виде? Если учесть, что пропаганда этих вещей множество раз делала невыносимой жизнь лёвиным и глафириным предкам. Может быть, в Лондон под видом Николая тоже отправили совсем другую голову?

А где-то люди ворочают иконами. «Ангел пустыни», «Святой Лука», а тут мы потрошим журнальчики, звóним советским юношам с дьявольскими предложениями: «Ну? Шо ты надумал? Смотри, а то уйдет…» Нас должны презирать.

Живопись, равно как и классическая музыка, меня с младенчества раздражает. Намёки, намёки! Не вижу, не чувствую. А от тех, кто в этом волокёт, рыгать хочется. Посмертные шедевры Джими Хендрикса можно слушать, если между его гитарными поливами будут вмонтированы куски Северного.

Посещение моего дома Глафирой и Джоном отдает евангельским эпизодом. Неслучайная случайность, из которой потом могут, чорт знает что раздуть. Почему именно ко мне? Разве в округе мало сверстников с аппаратурой? И не покуришь, и не матюкнешься. И еще одна загадочная деталь, из тех, что остаются неразгаданными, потому что никто не хочет признавать, что обращали на нее внимание в прошлом.

Стоунз. Стоунз тоже знал про этот снимок с задней стороны обложки. Собственно группа Cactus — четыре классических чувака переходят улицу. Все четверо сфотографированы со спины. Впереди кирпичный фасад, стеклянная дверь с табличкой «Christian Science reading room». И Стоунз зачем-то утверждал, будто у вокалиста вместо руки протез («протезная рука»). А на фото прекрасно видно, что обе руки молодого человека целы и невредимы. Может быть, у всех этих калек из Библии тоже была левая инвалидность? Почему Стоунз обманывает себя и меня, а Азизян готов повторять эту неправду с закрытыми глазами?

Вот я и спрашиваю Лёву Шульца:

— Куда делся Джон?

— А ты разве знал его?

— Конечно, Вовка приводил его, слушали «Restrictions».

— Не может быть!

— Почему, разве я прокаженный?

И тут Лёва, в свойственной ему манере, сбивчиво и бессвязно (иногда это лучший способ доведения до сведенья) рассказал мне, что Джона послали открывать не то цистерну, не то резервуар с горючим. За день обшивка накалилась, поэтому, когда Джон отвинтил крышку, из отверстия ударили газы, он потерял сознание, свалился внутрь и утонул.

Сон. Под ногами песок. Пляж на Азовском море. Почему-то в песке нет ракушек. Вода отступила за горизонт. Небо с одной стороны абсолютно узбекское. Бесшумно вращается локатор на песчаном холме. Рядом с агитплощадкой стоит цистерна. К люку ведет лестница, как на трибуну. Перед глазами возникает фигура в ромашково-желтой форме и пыльных сапогах. Я не заметил, когда он прошел мимо меня, этот солдат. Песок мельчает и выравнивается. Местами взвивается в воздух прах от тлеющих бревен. Мало-помалу вырисовывается силуэт и другие предметы — шланг, пустое ведро с инвентарным номером. Чем дальше от меня силуэт солдата, тем подробнее можно его рассмотреть. Из-за глубоких складок он напоминает вяленого бычка, особенно сапоги, чешуйчатые от пыли. Рыжий затылок. Это Джон. Вот он сжимает руками лестничные перила и плывет к задраенному люку резервуара. Я знаю, что должно произойти, и отвожу глаза. Передо мною вырастает шарообразный резервуар с крепко приваренными скобами, чтобы взбираться наверх. Моя голова поворачивается на шее в унисон со скрипом металла. Это Джон откидывает крышку цистерны. Резко обмякнув, он плавно делает нырок туда, откуда хлынули ядовитые пары. Все так, как рассказывал Шульц. Несколько секунд из отверстия выглядывали ноги в сапогах. Они шевелились, как рожки улитки. Потому пропали и они. Еще один «Садко в воду бултых». Я проснулся от собственного хохота. Покамест чистил зубы, вспомнил, как ловко сумел выйти из положения один клоун (он действительно поступил в цирковое), исполняя «Садко» по просьбе трех чувих из института. Дело был на лавочке, во дворе Ебанутого Блохи, помешанного на своих яблонях. Едва дошло до места, где «мелькнула срака с яйцами», находчивый клоун подмигнул, и без запинки переиначил «сраку с яйцами» на «пятку с пальцами». Скорее всего, он так поступает не в первый раз. И океан затих.