Георгий Осипов: Кошмар в берлинском поезде

Г.Осипов

КОШМАР В БЕРЛИНСКОМ ПРОЕЗДЕ

(Рассказ Патриота)

- Почему мы позволяем овладевать нами тяжелыми мыслями в духе "а что было бы если:", когда опасность уже миновала и стало ясно, что на этот раз определенно Бог помиловал? Возможно так происходит от того, что мы перед этим ослабили свою волю мыслями из числа приятных "а что если бы", подразумевая успех и славу, и теперь вот не в силах избавиться от бремени мыслей черных.

Гости собрались у Ирины Антоновой, известного в нашем городе хирурга, статной, красивой женщины, чей интерес к оккультному не был ни для кого из присутствующих секретом, по случаю ее дня рождения. Ужин закончился, но многие все еще держали в руках бокалы с превосходным домашним вином, куда было добавлено по совету хозяйки немного ананасового ликера.

Человеку, произнесшему эти слова, на вид было около сорока лет. Седые виски и неправильной формы русский нос, суровые черты лица его как-то не гармонировали с задумчивыми, какими-то цыганскими глазами, в которых время от времени вспыхивали насмешливые огоньки, выдавая изрядный жизненный опыт и чувство юмора. Правая рука его покоилась на перевязи, говорили, что это ранение он получил в недавнем столкновении с врагами Отечества.

Одна из дам, стоявших рядом, предупредительно извлекла из кармана его черной, военного образца рубашки, сигарету, после чего дала прикурить от зажигалки-пистолета. Поблагодарив, гость оглядел присутствующих и продолжил свой рассказ.

- Эта история произошла со мной еще при Андропове, то есть уже почти в прошлом веке. Так вышло, что я оказался в Москве поздней осенью в положении человека, как мне тогда казалось, будущего и почти без средств к существованию, но полного при этом сил и желания направить куда-то революционную энергию, невостребованную сонным обществом, каким-то образом заявить о себе.

В Москве у меня появилась подружка. Она считалась модной портнихой, шила вещи из кожи, помимо этого слыла еще и гадалкой, промышляла составлением гороскопов. Однажды, навещая Галину (так звали мою подругу) я застал в ее доме чету несколько экзотического вида. В комнатке замусоренной кожаными лоскутами, нитками, заклепками и молниями пахло по меньшей мере тремя сортами духов, а за столом помимо хозяйки сидели еще двое. Строгая дама лет пятидесяти со лбом и щеками, сияющими глазурью омоложения. Даму звали, я не ослышался, Региною. Ее голова была увенчана прической из роскошных белых волос, но выросли они не у нее на голове. То же самое можно было сказать и о ее ровных и крупных зубах. Свои тяжелые кулаки, явно знакомые с лыжными палками, Регина держала на скатерти, так что были видны массивные браслеты из серебра в виде свивающихся змей. При этом она носила черные кожаные штаны, предел мечтаний тогдашних металлистов.

Рядом с нею находился ее супруг. Игорь-Гарик, как называли его знакомые, находя такое сочетание остроумным. Это был полноватый шатен лет тридцати с небольшим, его курчавые волосы на лбу уже начали редеть, а брезгливо-иронический профиль выдавал принадлежность Игоря-Гарика к энергичной породе метисов.

Допускаю, что в юности, в пору своей "пражской весны", Игорь-Гарик ничем не походил на облезлого толстяка, каким он стал в дальнейшем. Вполне возможно, что это был загорелый, ближневосточного вида юноша, пленивший фрау Регину где-нибудь в Коктебеле "первой юности красой женоподобной". А "фрау" в ту пору была требовательной и страстной блондинкой, и таила под слоем псевдонордического льда адский огонь.

Но все это осталось в прошлом, теперь же они больше походили на гротескную пару из комедии о богатом транссексуале и докторе-неудачнике. Властный транссексуал должен был бы согласно сюжету срывать на докторишке злобу за плохо проделанную операцию. Фамилия доктора могла быть позаимствована у какого-нибудь знаменитого "Доктор Гарик Эйнштейн". "Игорь Кнопфлер, подмена пола", - надпись на визитной карточке.

Овладев разговором, супруги многословно судачили про новинки литературы, время от времени прерываемые восторженными возгласами Галины, они рассказали о письме от лично им знакомого писателя Аксенова, которого пациентка доктора Эйнштейна называла, хохоча, Аксилий Васенов. Доктор Эйнштейн в это время виновато улыбаясь ел пирожное, подражая, видимо, поэту Мандельштаму. О пристрастии последнего к сладкому, я вычитал в книге, которую мне дала Галина. Говоря о трудностях отъезда на Запад, они сообщили, что какой-то Шпунт, известный будто бы всей инакомыслящей России, получил таки разрешение и собирается ехать со своей "Шпунтихой" в Израиль: