Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

Техническую сторону я совсем не умею, боюсь, придется ограничиться в общих чертах. Тем более меня и близко не было, когда бедняге Джону… Далеко не у каждого отыщется знакомый с таким именем, если за окном 1973 год. Даже если вызвать, куда следует, и под гипнозом (смотреть прямо на графинчик) задать пару вопросов гражданину, а он, как в анекдоте про голого человека с гитарой, будет загублено твердить: «Нет у меня Джона, нет!»

Мне не по плечу писательский реализм тех, кто очень хочет видеть книги со своим именем. «Спускаюсь в фиш-энтенглмэнт под Манхаттеном. Вентили с вот таким диаметром! У нас на фабрике в Тухачевском такие же стояли (при этой мысли воспламеняется хуй) — от америкосов. Туго вертятся. До сих пор мозоль. Горжусь — два мозоля. Один от многописания, другой — фабричный. Оба трудовые. Рыбный зал. На прямоугольниках из пиг-айрона (он более тугоплавок, не зря я литейщик со стажем) вот такие рыбины. Разламываешь рыбину — мясо дымится. На диво крепкий скелет — скелет хищника. К нему бы мой мышечный корсет. Мясо рыбины пахнет как элитный грасс, обморочно. Я не чужой человек в царстве балета…»

— Неудивительно.

«… мне знаком ряд балетных танцоров и балетных критиков…»

— Неудивительно, Хурдалей Бруклеевич, Вы и дирижировали как пизда.

У Глафиры был знакомый по имени Джон. Есть, согласитесь, сложные темы, их чорта с два напоешь, несмотря на полнейшую узнаваемость. С другой стороны, некоторые дауны, говорят, знают наизусть до сорока опер. Или, например, мулла. Лично мне не у кого спросить, воет ли он всегда одно и то же, или каждый раз по-разному.

Выявить у призрака знакомые черты — все равно что правильно спеть трудную мелодию. Испорченная вещь держится в воздухе долго, не желая умолкать. Неточно составленный демон принимает оскорбительный вид. От того и другого хочется выбежать, хлопнув дверью.

Рыжее лето, рыжая форма рядовых солдат, желтизна квасных бочек. Остроугольные башенки вокзала. Романтически застыли цистерны с вымазанными люками. Глафира и Джон в немодных шведочках пьют сухое из одинаковых стаканов: «Можем потом зайти к Гарику, хай молодой тоже послушает». Оба выглядят старше своих восемнадцати лет благодаря обычной одежде и коротким прическам. Передавая мне какое-нибудь малюточное мнение насчет музыки, Глафира иногда добавляет: «Это — от покойного Джона», или «Джон сказал «клево». Мимо неподвижных цистерн движутся пустые платформы другого состава. Глафира берет со столика коробку с катушкой внутри и, шутя, делает вид, что суёт ее за пояс штанов. Придется нести в руке. Джон, тряхнув рыжей чёлкой, достает из заднего кармана смятую пачку сигарет «Новость». Джинсы Miltons, этикетка со слоником.

Они не предупредили, что придут. Действительно, как будто с поезда. Только что приехали с гастролей по области. На самом деле, от Джона до меня метров триста. Он ни на чем не играет. В обществе рыжего зомби музыкальный Глафира больше смахивает на инженера в командировке. Официально он ремонтирует электробритвы. Это мне Лёва Шульц накапал.

В сумерках идет Глафира с бас-гитарой в чехле. А мы с Нападающим стоим и курим на углу между стадионом и тюрьмой. Поздоровались. Нападающему Глафира понравился. Сразу видно, музыкант и с юмором. Мы собираемся съездить в ДК Абразивного завода прослушать все три отделения на танцах, где играет этот бэнд.

Дом Джона стоит все там же, почти такой же на вид. Четыре этажа, в духе Нападающего. Полуподвальный магазинчик «Продукты», покупал там сигареты. Самое интересное и загадочное происходило этажом выше. По вечерам, в кухонном окне, практически в одной и той же позе. Само собой, это была не чувиха (причем тут это), но мы с Навозом часто любовались. Это был профиль джентльмена с усиками. Волосы распрямлены бриолином и зачесаны назад. Подавшись вперед, он что-то делал обеими руками. Навоз утверждал, что с такой внешностью он непременно должен кого-нибудь «рэзать» или «душiть». Внизу, ниже подоконника, стоит табурет, на нем таз (Навоз говорил «мисочка»), туда-то и вытекает кровь из перерезанного горла. Скорее всего, тот мужчина в кухонном окне не подозревал, что похож на итальянского психопата. «Крови! Крови!» — орут такие во французских комедиях. А внизу, где батарея, перекупщик Пиня Вайс рвал английского еврея… Этот с усиками, в майке, конечно никакой не «пиня», скорее — типичный сектант-мусульманин с Кавказа.

— Знаешь, отец, — говорю я Навозу. — По-моему, этот человек за стеклом никого не «рэжет».