Я по натуре не очень ревнивый, а тут понял, что это самое кошмарное чувство на свете и, пожалуй, способно толкнуть человека на преступление. Казалось бы, радуйся, что Тата не одна. Нет, у меня только одно желание — пришибить Протопопова. Как представлю его со своей женой, чувствую — сейчас разорвусь от негодования. «Сволочь, гадюка, гнида!» — крутится голове. Я пытался с собой бороться — не получалось. Оставалась надежда, что слухи — всего лишь слухи, или что роман действительно с молодой девушкой — чем он, в конце концов, хуже меня по части седины в бороду? Но когда сын сообщил, что «мама уехала отдыхать», Протопопов тоже ушел в отпуск. Прикажете считать это совпадением?
А на днях я проходил мимо его кабинета, и мне показалось, что он кому-то диктует наш адрес. Я против воли остановился, прислушался. Протопопов заказывал для Таты цветы! Собственно, это ничего не доказывало, но у меня в душе все оборвалось, кровь бросилась в голову. А с другой стороны, я гордился: вот какая у меня жена, какие вокруг нее страсти. Поди себя разбери. Псих ненормальный. На каждое чувство — восемь подчувств, и все крайне острые и противоречивые. Это к одной только Тате. И еще столько же — к Лео, с точно такими же метаниями и переживаниями.
Короче, если что, суд бы меня оправдал.
А Лео и в самом деле давала поводы для беспокойства. Стала нервная, раздражительная, дома не находила себе места, вдруг начинала плакать, а иногда прямо-таки нарывалась на скандал. Расшвыривала вещи, хлопала дверью, куда-то убегала. Я сначала удерживал, догонял, уламывал, уговаривал, потом надоело, перестал. Понял, что никуда не денется, побегает-побегает и вернется шелковая. Будет ластиться, в постели вытворять всякое необыкновенное. Так-то, в спокойные периоды, у нас уже страсти поутихли, случалось и по-тихому, по-семейному. Хотя если какое из моих чувств к ней и оставалось неизменным, так это влечение. Что, безусловно, меня к ней приклеивало.
Я сначала думал: плохой период, переломный, вроде подросткового. Все-таки молодая девчонка, а жизнь складывается не по-человечески, приходится приноравливаться к пожилому — чего скрывать — дядьке, который, к тому же, отказывается жениться. Мне ведь при мысли о браке прямо-таки дурно становилось: с ней — и на всю оставшуюся жизнь? Детей не хотел, общения с ее родителями тоже. Нехорошо, конечно, а что делать? Тут уж точно лучше честно. Но когда Лео с этим ко мне подступалась, я постыдно прикрывался Татой. Мол, сам мечтаю, но и о ней надо подумать, пусть немного в себя придет.
Да, трус. Согласен. Не отрицаю.
Правда, последнее время разговоров о свадьбе не было. Больше о том, что ей хочется съездить к родителям. Причем я говорю: поезжай, она начинает собираться, а через пару дней — бац, передумала. И так несколько раз. Я сначала внимания не обращал, но потом призадумался. Все эти бесконечные перемены настроения… Может, у нее кто появился? В грудь вонзился еще один нож. Судьба явно решила устроить мне испытание на прочность.
Как ни плохо мне было, я понял, что не хочу ничего выяснять. Устал от переживаний и юных страстей. Все чаще и чаще мне хотелось домой — в символическом смысле этого слова. Чтобы хоть немного с полным стариковским правом посидеть в кресле под пледом и с детективом. А у ног пусть копошатся внуки. А жена (даже не Тата, вообще абстрактная добрая жена) пусть подает чай с плюшками и конфетами. Предаваясь мечтам, я блаженно улыбался, и это были единственные минуты отдохновения. Очень скоро реальность возвращалась, и мной опять овладевали ревность, подозрительность, стыд, раскаянье, безнадежность. Если я что и забыл в этом коктейле, то лучше не вспоминать. Я уже не рассчитывал прийти к миру с самим собой. И это угнетало больше всего.
При всем том, я удачно скрывал свои эмоции и производил на окружающих вполне нормальное впечатление. Другое дело, что сам смотрел на все, как из аквариума.
Самыми нормальными и естественными были отношения с сыном. В отличие от Таты он хотя бы со мной разговаривал, рассказывал об институте, правда, когда речь заходила о семейных делах, мгновенно замыкался. Но я быстро научился обходить скользкие места, и наше общение, если внимательно не вглядываться, приблизительно напоминало человеческое. С отцом дело обстояло сложнее. Он ведь человек, как это ни смешно, мягкий, но несгибаемый. То есть, добрый, деликатный, неконфликтный, но настолько жестких устоев, что в вопросах нравственности полутонов не видит.
Читать дальше