Мария Спивак - Седьмая заповедь

Будь он религиозен, он бы признал, что видел, как отлетела её душа.

Он с обострённой явственностью ощутил, что остался в палате один, и в его онемелом, будто выложенном на лёд, мозгу мелькнуло сочувственное: «До чего ж тебе, бедолаге, здесь обрыдло!»

Жена, казалось, побросала дела и вещи — и надоевшее платье отслужившего тела — и, не оглядываясь, умчалась на гулянку в легком прозрачном шифоне нового наряда.

Чего чего, а подобной прыти он от неё не ждал; привык, что его слово первое, а она следит за ним зорким оком.

Но он не успел усмехнуться и укорить: «Эх, Галюша, Галюша», потому что ещё сильней удивился другому: его душа, а точнее, то ссохшееся, зачерствевшее за долгую жизнь место, где душе, по идее, полагалось находиться, вдруг расправилось во всю ширь и до предела наполнилось чем-то ярким, солнечным и сверкающим — как в жару у фонтана, когда взглянешь сквозь брызги на небо и вдохнешь полной грудью. Его охватило шалое торжество — свобода, свобода! — точно бы это не она, а он перескочил невидимую черту и ушёл от погони их всегдашней совместности.

Он был совершенно один, сам по себе, и сладкий жар вольницы, не спрашиваясь, разлился по косточкам, хрящикам, сухожилиям, ребрам и позвонкам, и зазудел в кончиках пальцев, и он некстати возликовал — и тотчас мучительно устыдился: как можно? Ведь только что у него на руках умерла жена. От рака, жестокой и тяжкой смертью. О том, что им пришлось пережить за время её болезни, сейчас не хотелось вспоминать. Хотелось светло и горько думать: «Отмучилась!» и, попирая свой извечный атеизм, верить, что отныне ей будет хорошо в царствии небесном, где она обязательно простит ему всё-всё-всё, даже эту, хотя секундную, но чудовищно подлую эйфорию.

«Это шок», — успокоил он себя и жену, которой медсестра хосписа закрыла глаза и которая теперь глядела в потолок со слепым бесстрастием античной статуи. Ему в её лице всё же почудились упрёк и обида, и он поспешно отвёл взгляд.

«Это скоро пройдет», — пообещал он. — «И тогда я почувствую горе по-настоящему».

Но втайне, в зловонной глубине отстойников проклятой души, он знал, — вот только сию минуту, оставшись наедине с собой, узнал до той степени, чтобы себе же откровенно признаться: этого освобождения и этого ликования он подсознательно ждал полжизни, — с тех пор, как в неё вошла Вероника. Другая женщина.

Банально, да, и не он первый, не он последний. А всё ж таки влюбился до одури и хотел поступить по-честному, не стал врать жене, но та, в фанатичной решимости удержать его, была абсолютно безжалостна в абсолютном перед ним унижении, и… Короче, уйти не получилось, и, следовательно, разлучить их с Галей и освободить его могла только смерть, которой он, — как выясняется, если не кривить душой, — ждал, ни разу за много лет не позволив преступной мысли оформиться…

Его недолгий и неуместный восторг сменился раскаянием и ужасом перед собственной мерзостью.

Будь он суеверен, он бы считал, что сам выпросил у судьбы… что, дар или проклятие? В то далёкое время они с женой, наконец, достигли некоторого благополучия — к приличным зарплатам и трёхкомнатной квартире семь лет как прибавился дачный участок. Живая изгородь выросла и уже соответствовала названию, отгораживала милый маленький домик от соседей, и цвела, и чудесно пахла, — и вот тогда-то, однажды весной, наслаждаясь благоуханием, он ни с того ни с сего подумал: «Теперь не хватает только влюбиться». Фраза двоякая, понимай как хочешь, но именно так, двойственно, он и относился к гипотетической возможности любви: её и хотелось, и кололось. Кололось, впрочем, много сильней, и он, в общих чертах, представлял, чем подобное «счастье» грозит. Да и с женой всё у них шло гладко.

Словом, будь он богобоязнен, то из последних сил противостоял бы сатанинскому искушению, но… ни бога, ни чёрта он, атеист, материалист, научный работник, не боялся и к тому же, чистоплюй, к своему предкризисному возрасту не набрал в вопросах плоти достаточного опыта — видать, оттого и вляпался по полной программе, и по собственной наидобрейшей воле.

Сам предложил коллеге по лаборатории, с которым необременительно приятельствовал, купить участок рядом со своей дачей, дом в дом: там как раз умер старик-владелец. Коллега недавно женился во второй раз по великой любви и новую жизнь рассчитывал строить серьёзно, на века: чтобы и квартира, и машина, и достаток, и ещё дети, в дополнение к сыну-подростку — от первого, очень раннего, брака его молодой жены.