Мария Спивак - Твари, подобные Богу

Так почему она не ответила? Вот уже сколько дней он ходит как оплеванный. Черкнула б хоть что-нибудь. «Спасибо, нет». Или: «Пошел в болото». Все лучше, чем безразличное, ледяное молчание.

У Протопопова возникло чувство, будто его медленно погружают в кислоту, к счастью, не серную, но какую-то отвратительно щипучую. Кислота сомкнулась над макушкой, и он тихо, страдальчески застонал: стыдно! Дернул же черт… И ведь для полноты счастья позорное письмо каждым словом выгравировалось в памяти и бесконечно прокручивается в голове. И он опять, опять, как много лет назад (правда, чаще не с тоской, а с раздражением), непрерывно думает о Тате.

Тем более что работа не радует абсолютно и уж о ней-то думать не хочется ни секунды. Вернуть утраченные позиции не получается. Наоборот, с каждым новым шагом он как будто откатывается все дальше назад. Всюду, куда ни повернись, Иван успевает первым. Наобзаводился связями, проныра… пусть не затем, чтобы кому-то досадить. Пусть он толковый специалист и печется о деле, и немалого достиг еще до болезни Протопопова, в которой, кстати, нисколько не виноват… Умом Протопопов все это понимал. Но досада в нем зудела: вот не уйди Ванька от Таты, у меня не было бы с ней романа, я не затеял бы бросать жену, не страдал бы, не переживал, не получил бы инсульт и остался бы в седле.

Гениальная логическая цепочка из серии «не родился бы и не умер». Все сложилось, как сложилось, Иван не при чем. Такая же рыбка в сетях божьего промысла, как остальные страдальцы.

Тем не менее, Протопопов злился и по-детски мечтал о том, чтобы Иван куда-нибудь делся, а когда «узурпатор» уезжал в командировки, внимательно прислушивался к новостям: не сообщат ли о катастрофе. Или мысленно рисовал картины жестокого профессионального посрамления дурака — ну, дурака же! — Ваньки и своего возвращения на трон… Он-то, Протопопов, тоже молодец, в люди выбился благодаря мозгам, а не дуриком.

Короче, ситуация: с работой облом, с любовью облом, в семье вообще черт-те что. С женой жизнь, как у двух шапочных знакомцев в гостинице. Случайно встретились в коридоре, здрасьте-здрасьте, погодка-то, а? — и разбежались по углам. Вначале, на волне ревнивой обиды, Протопопов воинственно готовился разводиться, но после запал угас, и стало непонятно, зачем это нужно. А что думала жена, он не знал. Хочет ли она свободы? Или, напротив, боится и оттого затаилась? По виду понять невозможно; держится, негодяйка, вызывающе и высокомерно. Поразительно: виновата же. Или именно потому? Поди разбери.

И вот еще странно: сын не замечает их разлада. Протопопов ужасался: неужели со стороны мы всегда выглядели такими чужими? Конечно, у сына сейчас своих забот полон рот — скоро родится ребенок, но… как можно проглядеть, что родители не спят в одной комнате?

И это, кстати, постепенно превращается в проблему. Ну, в смысле, Это. Не то чтобы в пятьдесят с хвостом, да после инсульта, оно так уж необходимо, однако, как Протопопов совершенно правдиво сообщил Тате, он полностью выздоровел. И в принципе нисколько не возражал бы… настолько, что, как ни странно, решился бы подъехать к жене, если б практически на сто процентов не был уверен в отказе. Там теперь все, вечная мерзлота. Но ведь не на улице же ему знакомиться, не в кафе? Или, того чудовищней, в Интернете. По сравнению с этим целибат несравненно достойнее.

Протопопов устремил взгляд за окно, и неожиданно в его мозгу распахнулась дверка, о существовании которой он не подозревал, и оттуда рекой хлынули воспоминания о былых победах. Как мало когда-то требовалось, чтобы очутиться с дамой в постели. Быстрый обмен взглядами, пара условно многозначительных фраз, нелепейший предлог — и готово: вы наедине в квартире, у нее или у тебя, неважно. Интереснейшая книга, хотите, я занесу? Не зайдете ли посмотреть фотографии? Коллекцию марок? Монет? Бабочек?

Особо капризным он говорил, что бард и предлагал спеть свои песни. Срабатывало.

Разумеется, в сравнении с некоторыми приятелями он был просто младенец. Те обходились и без квартир. Были известны тихие московские подворотни, малообитаемые подъезды в центре с широкими подоконниками; обладатели собственных автомобилей вовсе горя не знали. Эх-х!.. А у него сейчас? Три машины, квартира с таким количеством комнат, что и он и жена могли бы одновременно привести любовников и не узнать об этом, и даже вечно пустой, чистый, уютный подъезд… Но вот поди ж ты! Оба сидят на голодном пайке. У жены на личном фронте тоже вроде затишье.