Георгий Кублицкий - Три нью-йоркских осени

Я не поднимался на самый верх здания, в оффис генерального секретаря. Но мне приходилось бывать в кабинете одного из его заместителей, Евгения Дмитриевича Киселева.

Евгений Дмитриевич был в Нью-Йорке человеком новым. Я познакомился с ним в Каире, где он продолжительное время был нашим послом. Несколько грузный и все же по-своему изящный — может, это приходит с долгой дипломатической службой, — он давно страдал сердечной болезнью. Помню, я удивился, когда прочел в «Известиях» о его назначении в Нью-Йорк: вот уж место не для «сердечника»!

Направлялся я к нему — это было в третий приезд в Америку — с весьма важной дипломатической миссией: дочь, которая осталась в Москве, послала Евгению Дмитриевичу кулек с мятными конфетами «Театральные», до которых тот, как видно, был большой охотник.

Уже у лифта меня поджидала весьма любезная миссис, назвавшаяся секретарем господина заместителя генерального секретаря. Пока мы шли по коридору, она попросила у меня автограф — видимо, приняла за Важную Особу в советской литературе, поскольку г-н заместитель генерального секретаря принимал меня без промедления.

«Театральные» были вручены, самые свежие московские новости рассказаны, была помянута каирская жара. Я завел было разговор о текущей Ассамблее. Евгений Дмитриевич внимательно посмотрел на меня и спросил, что поделывает арабист, с которым я когда-то путешествовал по долине Нила.

Тут зазвонил телефон, и, воспользовавшись случаем, я оглядел кабинет. В сущности, небольшая комната. Здесь удобно принять несколько человек. А если больше? Тогда можно перейти в ближайшую комнату для совещаний. Я и раньше замечал, что в Америке редко совмещают, а может, и вообще не совмещают рабочий кабинет делового человека с залом для конференций.

В комнате стоял не очень большой стол и дрессированное кресло. Не подберу для него более подходящего слова — так легко оно передвигается по полу, не сковывает вас монументальными подлокотниками и спинкой: они свободно принимают любые положения, подчиняясь вашим движениям, вашим желаниям. Еще был маленький столик, за который обитатель кабинета может сесть напротив собеседника, так сказать, на одном с ним уровне, вместо того чтобы величественно поглядывать на него через папки и памятные подарки на письменном столе.

— Так как же Гатауллин? — вернулся к арабисту Евгений Дмитриевич, положив трубку. — Кстати, почему бы вам не навестить меня дома? Там вы мне расскажете, что поделывает наш молодой ученый.

И снова внимательно и лукаво посмотрел на меня.

Славный Евгений Дмитриевич… Он и умер на чужбине, в Нью-Йорке, в городе не для «сердечников», умер на посту, который лучше занимать людям отменного здоровья…

Но вернусь в нижние этажи секретариата. Тут все проще. В обеденные часы возле кафетерия на четвертом этаже выстраивается изрядный хвост служилого люда, обсуждающего последние новости. Всегда много людей и в просторном холле. Они неторопливо и вдумчиво изучают объявления клубов и кружков, организованных специально для служащих секретариата. Читаю афишу, несколько неожиданную для столь высокого учреждения:

ДОКТОРА РЕКОМЕНДУЮТ ТАНЦЫ для здоровья, счастья, развлечения. Вступайте в наш танцевальный клуб — вы научитесь танцевать, а также получите удовольствие от наших великолепных вечеринок.

Еще афишка:

ДЖАЗОВАЯ АССОЦИАЦИЯ ООН собирает сегодня собрание от 1 часа до 2-х на пятом этаже в комнате отдыха.

Рядом с ней:

БАЛЕТНЫЙ КЛУБ (ведет м-с Филлис Грин) продолжает запись.

И еще и еще: объявления клуба поклонников гольфа, любителей сценического искусства, клуба жен («Вступила ли ваша жена в члены нашего клуба? Если вы не знаете, чем занят наш клуб, соблаговолите взять листок-проспект внизу на столе»).

В комнате отдыха на пятом этаже, где должны собраться члены джазовой ассоциации, пока что тишина. За столиками играют в шахматы, в карты (тренировка клуба любителей игры в бридж?). Кое-кто, заняв позицию в уютном кресле, иллюстрирует изречение: «Не движась, я смотрю на суету мирскую и философствую сквозь сон».

Нет, я бесконечно далек от мысли, что служащие секретариата проводят время в праздности. И то, что клубная работа здесь на должной высоте, достойно всяческого одобрения. Я просто нарисовал картинку с натуры в подтверждение той несложной мысли, что все мы — только люди.

Но стоило ли тратить на это бумагу? Разве подобная мысль нуждается в доказательствах? Да, представьте.