Татьяна Шипошина - Подготовительные курсы

Видимо, к утру смена их заканчивалась, и им надо было успеть меня «развести».

— Ты понимаешь, что тебе грозит статья? Срок тебе грозит! — наступал чернявый мент.

Я молчал.

— Но дело можно уладить…

— Сколько? — наконец, догадался я.

— Тысяча.

— Рублей?

— Ты дурак?

— Тысячи баксов у меня нет.

— Тогда будешь срок мотать.

— У меня есть пятьсот.

Менты переглянулись.

— Ладно, уговорил. Где? — спросил чернявый.

Я назвал адрес.

— Недалеко. Поехали… — дал добро старший.

Менты снова затолкали меня в свою машину.

Я отдал им последние пятьсот баксов, оставшиеся у меня из того, что я скопил себе на учёбу. Журфак МГУ снова помахал мне ручкой… Вместе с «Кофейным домиком», надо понимать…

— Нормально, — сказал чернявый, пряча мои баксы себе в карман.

— А как же я буду без паспорта? — задал я ментам глупый вопрос, когда они уже повернулись ко мне спиной, как к отработанному материалу.

Чернявый покрутил пальцем у виска.

— Езжай домой, да пиши заявление, что паспорт потерял. Или — что украли его у тебя.

— Учить вас, дураков, — сказал второй, и плюнул себе под ноги.

«Надо было сказать им, что у меня есть триста баксов, а не пятьсот, — подумал я. — Они бы согласились…»

Но поздно пить боржоми…

Жизнь, несомненно, движется по кругу. Снова я стоял в Москве, на вокзале, и в кармане у меня было двести баксов.

Двести баксов — моя доля за последнюю смену в клубе «Зелёная птица».

Спасибо ребятам — мою долю они не разделили между собой, а придержали.

Лена только вздохнула, провожая меня. Так, как вздохнула бы старшая сестра, провожая непутёвого младшего братишку.

Маша же прошествовала мимо меня с поджатыми губами. Ещё бы! Я так безжалостно обманул её ожидания!

Саня и Лёха предложили мне подловить Мишу и набить ему морду. Я был признателен бойцам за их предложение, но пришлось им отказать.

Митя уже не завидовал. Он злорадствовал, но слегка, не подавая виду.

— Придурок ты, Вася, — заключил он.

Тут я вынужден был согласиться. Даже если бы я не согласился — мне было нечем опровергнуть Митины слова.

Наташе я всё-таки позвонил.

— Да что ты… Ай-ай-ай… Да я — ни сном, ни духом… Я всё хотела выбрать время, и поговорить с тобой о кафе… но тут Вика заболела… — причитала она в трубку.

Мне так хотелось ей поверить… Я сказал ей, что верю.

— Я сожалею о случившемся, — продолжала она. — А разве у тебя есть доказательства, что Миша к этому причастен?

Доказательств у меня не было.

— Возвращайся, и я передам тебе кафе!

— Спасибо, — ответил я. — Я вернусь.

A`ll be back!

Видимо, что-то подобное произошло и с моим отцом. Уровнем повыше, конечно.

Отца упрятали в тюрьму.

Меня — устранили проще. Действительно, кто я такой? Свалился им на голову никто и ниоткуда, и передавай ему собственность, отдавай долю…

Это ещё хорошо, что со мной обошлись так изящно. А могли и просто — кирпичом по голове, в ближайшей подворотне.

Кто бы меня искал? Кто бы опознал? Был человек, и нет человека…

Снова по моей спине пробежал холодок. Только причиной был уже не Петя, ударенный сковородкой, а я сам.

Как хрупка человеческая жизнь… любая случайность может прервать её… Господи!

Мне надо было подумать. Мне надо было как-то проанализировать всё произошедшее, но я не мог. Все чувства, все мысли остановились. Это был уже не я, а какой-то сплошной тормоз с глазами. Я автоматически простился со всеми и собрал свои немногочисленные пожитки.

Чтобы вернуться в Москву, мне надо было, для начала, её покинуть. У меня не было паспорта, а впереди была граница. Хоть и СНГ, но всё же…

Я взял билет до последней околопограничной станции.

Никто не провожал меня на московском перроне. Москва не поверила моим слезам и сама не рыдала обо мне.

Поезд до границы тронулся. Марш «Прощание славянки» так и не зазвучал.

Был конец февраля. Чужой приграничный город, вокзал которого я видел до этого только из окна вагона, встретил меня неприветливым холодом. Поздний вечер качал свои фонари. Люди кутались в пальто и не смотрели друг на друга. Я купил в вокзальном буфете резиновый и холодный жареный пирожок, и с трудом пропихнул его в глотку.

Надо было что-то делать. А я опять не знал, что. Наконец, я решился.

Подойдя к кассе, я всмотрелся в лицо кассирши. Сделал я это первый раз в жизни. Кто, и когда смотрит кассирше в лицо? (Или кассиру?)

Ведь я, в некотором роде, был её коллегой!