Татьяна Шипошина - Подготовительные курсы

И все же… Я был горд! Я раздулся, как мыльный пузырь! Мне вдруг скучно стало отрывать билеты, и считать какие-то копейки! Ведь я уже стоял на пороге собственного дела! Больших денег!

Не подневольного труда на хозяина, а труда на своё собственное благо. На моё благо будут трудиться другие, а я буду стричь купоны! Это — будет моим трудом!

Ура! Виват!

Матери я пока ни о чём не писал. Да я как-то и подзабыл про неё… После первого перевода я послал ей ещё один, долларов на сто, а потом начал копить себе на институт, и больше ей ничего не посылал. Так, презванивался иногда по телефону.

Причём, чаше звонила она мне, чем я ей.

Я отнёс в некую контору две тысячи баксов, и ровно через неделю получил новенький российский паспорт, с пропиской в какой-то Богом забытой подмосковной деревне.

Контора меня не обманула. Но мой паспорт — тот, с которым я приехал в Москву, они забрали.

— А как ты хотел? — из подлобья оглядел меня конторский хмырь, вручая паспорт. — Надо же было твой паспорт сдать, взамен!

Я не знал, как я должен был хотеть. Я — никак не хотел.

Я полистал свой новый паспорт, и не найдя в нём никаких изъянов, на том и успокоился.

Примерно с неделю я проходил гордым гражданином России.

Как Маяковский, я «доставал из широких штанин свою краснокожую паспортину» и любовался ею.

Миша сам позвонил мне, чтоб узнать, в порядке ли мои паспортные дела.

— Когда у тебя выходной? Во вторник? После смены не уходи! Я приеду, и поедем сделку заключать! — кричал он в трубку.

Воскресенье прошло, как обычно. А в понедельник вечером в клуб с проверкой пришли менты. Никто их особенно не испугался. Менты частенько наведывались к нам с «чёсом». Хотя выручка у них была небольшой.

Публика-то у нас приличная, наркотой в открытую никто не торгует. Проституток наглых тоже нет.

Но в этот раз менты повели себя как-то странно. Начали проверять паспорта. И у сотрудников — тоже.

Дальше я мог бы ничего не рассказывать. Кто не дурак, тот уже догадался. Это я — догадался последним.

— Что это за ксива драная? — спросил мент, вертя и крутя в своих грязных лапах мою гордость — мой российский паспорт.

— Паспорт, — пояснил я.

— Этот паспорт … засунуть надо…

— Что?

— Ты, парень, дурак? Или прикидываешься? Это же грубая подделка! Вот, смотри, даже морда твоя косо наклеена!

По правде говоря, фотография была наклеена ровно. Но…

— Твой фальшивый паспорт придётся изъять. А ты… в отделение, до выяснения…

— Что?

Не успел я произнести и полслова, как мне дали по шее и затолкали в мусоровоз. Через пятнадцать минут я уже наблюдал мир через решётку обезьянника.

Стены, выкрашенные в заборно туалетный цвет. Вонь. Бомжи, и другие, не менее колоритные фигуры на лавках.

Я тоже сидел на лавке, и не знал, смеяться мне или плакать.

Вообще-то ситуация была такова, что вполне можно было и посмеяться. Но… Сидел я на лавке, и голова моя была пуста.

Пару раз промелькнуло в моём мозгу одноообразное подобие мысли: «Миша — сволочь… Миша — сволочь…»

«А ты разве раньше этого не знал?» — спросил я сам себя.

И сам себе утвердительно кивнул в ответ.

«А сам-то ты — кто?»

На этот вопрос ответить было труднее. Тут уже не катил даже «дурак». На этот вопрос я не мог ответить — проваливался в пустоту.

— Свободы! Свободы требую! — время от времени кричал бомж в углу. — Не имеете права! Сволочи! Суки! Волки позорные!

Он приподнимался, тряс решётку, и снова бессильно валился на лавку. Так повторялось несколько раз, примерно минут через десять-пятнадцать.

Потом бомж притих, а я поймал себя на том, что тоже хочу вскочить, как и он, и прокричать те же слова…

Бедные, бедные мы люди… какие же мы одинаковые…

Так я провёл пару часов, пока меня не вызвали. На допрос.

Допрос — это, конечно, громко сказано. Пока меня не вызвали «на развод».

— Где взял фальшивый паспорт? — спрашивал меня всё тот же мент, который проверял документы в клубе. Второй мент стоял рядом.

Первый мент был чернявым парнем моих лет, с прыщеватыми щеками. Шапка всё время съезжала ему на лоб, и могла бы совсем съехать, если бы не тормозила на ушах.

Это тоже было бы смешно, если бы не было так грустно.

Второй мент был постарше, потолще, и молчаливие. Вероятно, он был здесь главным, так как первый всё время поглядывал на него, задавая мне вопросы.

Сверялся со старшим товарищем, правильно ли действует.