Татьяна Шипошина - Подготовительные курсы

В квартире соседей было довольно чисто. В буфете стояли хрустальные рюмки, на комоде — фарфоровые фигурки. Комод был застелен белой салфеточкой в дырочку.

Я посмотрел на эту салфеточку, и мне захотелось плакать.

Может быть, тому виной был выпитый алкоголь… не знаю… но мне вдруг стало так жаль этого Петю и эту Полю, и их непутёвого сына, и тех зэков, которых охранял Петя, и всех его коллег по охране всех зэков всего мира…

Мне было жаль и себя самого, и Лену, и мать… и отца…

«Господи… — подумал я, — что же это? Почему всё так… так…неправильно…».

— Спасибо, ребята, — поблагодарила нас тётя Поля. — теперь уже всё нормально. Всё, раз на диван улёгся — значит, уже успокоился…

Угу… всё нормально. И тут — тоже всё нормально, всё окей…

Мы никуда с Леной не поехали. Через полчаса в нашей коммунальной квартире спали все: и Петя, и Поля, и Лена, и я.

А милениум, вопреки ожиданиям, не принёс ничего нового. Следующая смена в «Зелёной птице» ничем не отличалась от предыдущей. Конца света так и не наступило. Всё осталось на своих местах. Всё было нормально.

Ответ от отца я получил после Нового года.

«Здравствуй, сынок! Здравствуй, Василий! Как я благодарен тебе за письмо!

Сынок, мне трудно писать. Здесь, на зоне, всё видится иначе. Я смотрю на свою жизнь под иным углом зрения, понимаешь?

Как мне это ни больно, я вижу, что наделал много ошибок. Ты ведь у меня уже взрослый, и сможешь меня понять. А не сможешь — что ж, я сам виноват.

Я прошу у вас прощения. У тебя, и у твоей матери. Я слишком увлёкся.

Ты знаешь, что я не хотел прозябать и жить на нищенскую зарплату. Сначала меня занимал сам процесс свободного достижения своей цели. А когда стало получаться, мне понравилось пользоваться результатами.

В зависимости от этих результатов я и оценивал себя. Я был горд собой. Поверь, было чем гордиться! Ведь я начал с нуля и много достиг.

Мне до сих пор не до конца ясно, как и почему я попал сюда. Может быть, помогли конкуренты. Я ведь лишился почти половины того, что имел.

Сейчас я думаю, что мне нельзя было забывать о вас… Всё в этом мире взаимосвязано, только мы не понимаем, как. Если бы понимали — происходящее не было бы для нас неожиданностью.

Прости меня. Пока я достигал, ты рос без меня. Я любил твою мать. Но… Пойми, я любил и Наташу. Многое я сделал для неё, и с ней. Я люблю Вику. Так люблю… до боли.

Прости меня. Когда я выйду, мы пойдём с тобой в кафе, и попьём пивка. Мы поговорим с тобой обо всём. Я мечтаю об этом…

Я хочу хоть немного загладить свою вину перед тобой и перед твоей матерью. Чтобы вы перестали считать копейки, чтобы ты смог поступить в институт и спокойно учиться. Я напишу Наташе, чтобы она переоформила документы. Я хочу, чтобы одно из оставшихся у меня кафе принадлежало тебе.

Ещё раз прости меня. Передай матери, что я прошу прощения у неё. Как она? Не вышла замуж?

Остаюсь твоим отцом. Теперь я буду ждать встречи с тобой. Пришли мне свою фотографию, а то я помню тебя только ребёнком. Прости ещё раз.

Письмо отца лежало передо мной. Я его перекладывал с места на место, складывал, раскрывал снова. Читал вдоль, поперёк и наискосок…

Эх, отец… Знал бы ты, как мне не хватало тебя… И никакое кафе…

Хотя, конечно, кафе — это было бы неплохо.

И тут я начал фантазировать. В своих мечтах я уже был хозяином кафе. Я подъезжал к своей собственности на крутой тачке. Менеджеры склонялись передо мной и несли мне выручку…

«Э, нет! — говорил я. — Я-то знаю, как вы меня обворовываете! Ну-ка, тащите всё, а не то я вас уволю!»

И менеджеры, и охрана, и официантки, и бармены, и гардеробщики выказывали мне полное своё уважение и несли всё присвоенное ими… И тогда я, как щедрый и мудрый хозяин, отдавал им назад половину всего принесённого…

Почему — половину? (так я спрашивал сам себя).

Я жмотился. Даже сейчас — мне было жалко того, что они у меня своруют.

А я ещё удивлялся, почему Миша так смотрит!

Отец, действительно, дал какие-то распоряжения Наташе. Через пару недаль приехал Миша и вызвал меня из кассы. На время беседы за аппарат встал Митя. Он подозрительно поглядывал в нашу сторону — видно, что-то почувствовал.

Казалось, у него даже уши шевелились, так ему хотелось узнать о содержании нашего разговора.

— Привет, — начал Миша. — Поговорка верна.

— Привет. Причём тут поговорка?

— Как — причём? А дуракам — разве не везёт?

— Поосторожнее на поворотах, — заступился я за себя.