Мишель Фейбер - Побудь в моей шкуре

Лифт прибыл, и Амлис Весс покорно шагнул внутрь. Его мышцы и кости плавно, без рывков, двигались под мягкой шкурой, словно у танцора. Возможно, он был бисексуалом, как все богатые и известные люди.

Заметив, что трое в кабину не войдут, Амлис посмотрел на Иссерли, но та дала ему понять, что он с Инсом отправится вперед, а она потом их догонит. Она попыталась при этом выразить своим взглядом настороженное и брезгливое отвращение, словно Амлис Весс был каким-то большим и грязным животным, которое может ее испачкать как раз сейчас, когда она меньше всего расположена чистить свое платье.

Как только лифт поднялся наверх, она почувствовала себя так, словно ее погребли под землей и теперь ей приходится дышать своим же собственным выдохнутым воздухом. Впрочем, именно этого она и ожидала, поэтому оставалось только терпеть. Пребывание под землей всегда оборачивалось для нее кошмаром, особенно пребывание в таком месте. Не сойти с ума здесь могли только существа с примитивной психикой.

– Давай быстрее! – шептала она, ожидая, чтобы лифт пришел ей на выручку.

И вот когда наконец все они оказались в коровнике – Иссерли, Амлис Весс, Инс и пятеро рабочих фермы, их глазам предстало мрачное и нереальное зрелище. Водселей внесли в коровник – сперва того, что был еще жив, а следом – три окровавленные туши. На самом деле «живой» тоже не был уже жив: Энсель из предосторожности впрыснул ему дозу икпатуа, которая, видимо, оказалась слишком большой для его сердца.

Тела разложили в ряд на бетонном полу посередине коровника. Из ног того, кто еще недавно был жив, все еще сочилась кровь, а у тех, кого прикончили выстрелом в голову, кровь уже свернулась. Бледные и блестящие от мороза все четыре водселя выглядели словно массивные восковые фигуры, слегка подтаявшие в непосредственной близости от волосатых фитилей макушек.

Иссерли посмотрела сначала на них, затем на Амлиса Весса, затем снова на тела, словно устанавливая взглядом причинно-следственную связь.

– Ну? – спросила она. – Гордитесь делом рук своих?

Амлис Весс посмотрел на нее, слегка оскалив зубы в знак сожаления и презрения.

– Знаете, странное дело, – сказал он, – но никак не могу припомнить, чтобы я стрелял в этих бедных животных.

– И тем не менее все это произошло из-за вас, – выпалила Иссерли, неожиданно с испугом услышав, как фыркнул Инс у нее за плечом.

– Как вам будет угодно, – сказал Амлис Весс тоном (пусть и на другом языке), который она сама часто использовала для того, чтобы успокоить какого-нибудь автостопщика, который был чем-нибудь сильно расстроен.

Иссерли окаменела от злости. Гребаный аристократ! Он ведет себя так, словно его действия не нуждаются в оправдании. Типичный богатый папенькин сынок, надутый барчонок! Им ведь никогда и ни в чем не приходится оправдываться, разве не так?

– Зачем вы это сделали? – упрямо спросила она.

– Я против убийства животных, – ответил он, не поднимая голоса. – Вот и все.

Иссерли какое-то мгновение в изумлении смотрела на него. Затем, очнувшись, попыталась привлечь его внимание к пальцам на ногах водселей. Грязные и опухшие, они выстроились в ряд из сорока штук на бетонном полу прямо перед ними.

– Видите их пальцы? – выпалила она, тыкая ногтем в те, что наиболее пострадали от мороза. – Смотрите, как они посерели и распухли. Это потому, что они отморожены. Такое случается от холода. Эти части их тела мертвы, господин Весс. Бедные твари так и так умерли бы снаружи.

Амлис Весс беспокойно заерзал, впервые проявив признаки внутренней слабости.

– С трудом могу в это поверить, – буркнул он. – Ведь это же их мир – там, за стенами.

– Их мир? – вскричала Иссерли. – Вы что, шутите? Неужели это, – и она ткнула в один из отмороженных пальцев, ненамеренно раскроив его ногтем, – похоже на результат пребывания в естественной среде обитания? Неужели вы думаете, что они там резвились от радости?

Амлис Весс открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он вздохнул, причем так сильно, что белый мех у него на груди вздыбился.

– Похоже, я вас разозлил, – констатировал он. – Сильно разозлил. Но удивительно, я уверен, что дело вовсе не в том, что пострадали эти животные. Вы ведь все равно собирались их скоро убить, разве не так?

С бессознательной жестокостью все присутствовавшие мужчины одновременно уставились на Иссерли, ожидая, что она скажет. Иссерли стояла молча, стиснув кулаки. Она вспомнила причину, по которой ей никогда не следовало сжимать кулаки: неискоренимая боль в тех местах, где прежде были удаленные шестые пальцы. А это, в свою очередь, напомнило ей и о других отличиях между ней и теми мужчинами, что полукругом стояли перед ней, отделенные только туловищами водселей. Она инстинктивно сгорбилась, словно пытаясь встать на четыре конечности, но затем сложила руки у себя на груди.