Джон Ирвинг - Отель «Нью-Гэмпшир»

И вот тогда я услышал Визгунью Анни. Уверен, все на Крюгерштрассе ее услышали. Думаю, даже некоторые светские щеголи, отсидевшие вечер в опере и направляющиеся домой по Кернтнерштрассе из ресторана «Захер», должны были слышать Визгунью Анни.

В один прекрасный ноябрьский день 1969 года, через пять лет после того, как мы покинули Вену, два, казалось бы, ничем не связанных между собой небольших события попали в утренние газеты. С семнадцатого ноября 1969 года, говорилось в одном сообщении, всем проституткам запрещается разгуливать по Саду и Кернтнерштрассе, а также по всем боковым улочкам, примыкающим к Кернтнерштрассе, за исключением Крюгерштрассе. Проститутки владели этими улицами около 300 лет, но после 1969 года им осталась только Крюгерштрассе. По моему мнению, жители Вены отчаялись спасти Крюгерштрассе еще до 1969 года. Я уверен, именно фальшивый оргазм Визгуньи Анни в ту ночь, когда семья из Нью-Гэмпшира остановилась у нас, повлиял на это официальное решение. Именно этот фальшивый оргазм покончил с Крюгерштрассе.

И в тот же самый день 1969 года, когда австрийские власти объявили об ограничении деятельности проституток с Кернтнерштрассе одной Крюгерштрассе, в газетах напечатали, что новый мост через Дунай треснул. Несколько часов спустя после официальной церемонии открытия моста — мост треснул. Официальная версия возлагала вину за неисправность моста на бедное солнце. По моему мнению, солнце обвинили облыжно. Только Визгунья Анни могла заставить треснуть мост, даже новый мост. Должно быть, там, где она в тот момент работала, было открыто окно.

Я верю, что фальшивый оргазм Визгуньи Анни может поднять из могилы бессердечные тела Габсбургов.

И вот, в ту ночь, когда робкая семья из Нью-Гэмпшира посетила нас, Визгунья Анни определенно выдала свой рекордный фальшивый оргазм за все время нашего пребывания в Вене. Это был семилетний оргазм. За ним так слитно последовал единственный короткий всхлип ее партнера, что я опустил руку и схватился за одну из гантелей, чтобы не упасть. Я почувствовал, как портновский манекен в комнате Фрэнка отскочил от стены, а сам Фрэнк неуклюже затопал к двери. Прекрасная песня Фрэнни захлебнулась на взлете, а медведица Сюзи, я точно знаю, стала лихорадочно искать свою голову. Какого бы роста Лилли ни достигла, прежде чем выключить свет, она, я уверен, потеряла не менее дюйма, как только до нее донесся ужасный крик Визгуньи Анни.

— Господи Исусе! — воскликнул отец. Мужчина, которого Иоланта била в фойе, вдруг нашел в себе достаточно сил, чтобы вырваться на свободу и рвануть к двери. А другие проститутки, разгуливавшие по Крюгерштрассе… могу лишь догадываться, что они в этот момент подумали о своей профессии. «И кто только догадался назвать это „нежным занятием“»? — подумали они.

Кто-то захныкал… Испуганная криком Бабетта сбилась с ритма, заданного Фрейдом, а сам Фрейд — не стал ли нашаривать бейсбольную биту, единственное свое оружие? Черная Инга — не испугалась ли наконец за свою мать? И, похоже, одна из пишущих машинок радикалов, там, на пятом этаже, сама по себе проехала по всему письменному столу и упала на пол.

Все как один скатившись в фойе, через неполную минуту мы уже поднимались на второй этаж. Я никогда раньше не видел Фрэнни настолько озабоченной; Лилли судорожно стискивала ее руку. Мы с Фрэнком, ошарашенные невероятным воплем, вышагивали в ногу, как солдаты. Крик Визгуньи Анни затих, но последовавшая за ним тишина была не менее ужасна, чем сам вопль. Иоланта и медведица Сюзи шли первыми, мрачной поступью вышибал, что надвигаются на ничего не подозревающего хулигана.

— Неприятности, — бормотал отец, — очень похоже на неприятности.

На площадке второго этажа мы встретили Фрейда с его бейсбольной битой, опиравшегося на плечо Бабетты.

— Мы больше не можем это терпеть, — говорил Фрейд. — Ни один отель не может этого вынести, каких бы он клиентов ни обслуживал. Это уже слишком, такого никому не вынести.

— Эрл! — сказала Сюзи, ощетинившись и приготовившись к драке.

Иоланта опять держала руки в сумочке. Хныканье продолжалось, и я понял, что это Черная Инга, настолько напуганная, что она даже не решалась пойти выяснить, почему ее мама так расшумелась.

Когда мы приблизились к двери Визгуньи Анни, то с удивлением обнаружили, что робкая семья из Нью-Гэмпшира оказалась не такой уж робкой, как представлялось с первого взгляда. Дочка, конечно, выглядела полуживой от страха, но она стояла почти без посторонней помощи, только слегка прижавшись к своему дрожащему отцу. Он был в пижаме и халате в красно-белую полоску. В руке он держал лампу с ночного столика, электрический шнур был обмотан у него вокруг запястья, лампочка вывинчена, а абажур снят, как я полагаю, для того, чтобы превратить лампу в более эффективное оружие. Женщина из Нью-Гэмпшира стояла ближе всех к двери.