— Меня, — говорит Универсал, — с неких пор волнует одна проблема. Вот вы, ученые люди, разрешите-ка ее. Едим мы вроде одно и то же. Читаем одинаковые газеты. Носим одинаковое барахло. Мебель одинаковая. Даже обои. И игрушки у детей у всех одно и то же стандартное дерьмо. Так ведь? Так. Но почему же в таком случае вы во всей Москве не найдете двух одинаковых помоек? Это уж вы мне поверьте. В чем, в чем, а в этом деле я опыт имею. И пахнут они различно. Одинаково омерзительно, но оттенки омерзительности весьма и весьма различны. И вид у них разный. И самое поразительное — содержимое разное! В одной, смотришь, гниют остатки ананасов. Откуда зимой в нашей нищей стране ананасы? А в другой на самой вершине возвышается драное и ломаное дореволюционное кресло. Как оно уцелело?! Почему на помойке, а не в музее... Походите сами как-нибудь и поглядите. Уверяю вас, будете потрясены.
— В твоих речах, — говорит Инженер, — есть доля истины. Тот хлам, который остается от людей, создает иллюзию богатства и разнообразия. Это относится, по-видимому, ко всей истории человечества. Так что археологи создают нам искаженную картину прошлого. Они роются в остатках, свалках, помойках. А это невольно заставляет видеть прошлое более ярким, чем оно было на самом деле. Почему? Думаю, что эффект концентрации. То, что в жизни разбросано и выглядит однообразным и тусклым, на помойке концентрируется из многочисленных источников и создает впечатляющую картину.
— В высшей степени интересная идея, — говорит Кандидат. — Тут можно целую новую науку создать. Социологию помойки! Но к сожалению, это замечательное явление московской жизни постепенно исчезает. Мусоропровод. Закрытые баки. Помойка еще сохранилась и цветет в старых районах.
— Жаль, — говорит Добрая Девица. — Помойка кормила десятки тысяч голубей и кошек. Сколько старьевщиков было! А с мусоропроводами за счет отбросов наживается лишь определенного рода публика, как и в прочих областях деятельности людей.
— У нас во дворе, — говорит Ехидная Девица, — жил один молодой человек, который жаждал быть независимым от общества, не имел постоянной работы, существовал на гроши, почти все силы и время тратил на размышления и внутреннее самосовершенствование. Сейчас это входит в моду. Так для него наша помойка была основным источником мебели, одежды и частенько даже источником питания. Потом наш дом капитально отремонтировали, установили мусоропроводы со специальными мусорными помещениями, запираемыми на замок. Так этот молодой человек переехал в старый дом с худшей комнатой, чем прежняя, но зато с лучшей помойкой. Недавно я его встретила. Он поправился, порозовел. И одет гораздо приличнее.
Поэт хотел стальною видеть Русь...
И вот уже сменились поколенья.
Прошедшее обобщить не берусь.
Одни разрозненные впечатленья.
Давно тут самолеты режут облака,
Глядится стариною электричка,
И не отыщешь кружку молока,
Не съешь от местной курицы яичка.
На много километров яблоневый сад
Растет в согласье с пятилетним планом.
Поносят бабы «этот сущий ад»
И едут в город за венгерским «джонатаном».
Где был источник знаменитых вод,
Колючей проволокой весь район опутан.
За ней цветет секретнейший завод,
Дымами ядовитыми окутан.
А что касается людей,
Наверно, прав был лектор из столицы:
Та общность новая уже родйлася, ей-ей.
Противно вешаться. Но нечем застрелиться.
Это мы тут все хорошие и добрые, говорит Ехидная Девица. А как вернемся к исполнению служебных обязанностей, в таких сук превратимся, что не приведи Господи. У меня мальчик болел бронхитом. Врач велела сделать рентгеновский снимок. Взяла на работе день в счет отпуска. Пришли. Народу никого. Ну, думаю, повезло. Врач на месте. Сестра. Занимается всякими делишками. На нас ноль внимания. Надоело. Прошу принять нас. Врач говорит только после двух, а сейчас всего час. Прошу опять. Мол, дело минутное. Ни в какую. Сидим, ждем. Два часа. Полтретьего. Три. А они и не чешутся. Не выдержала, начала ругаться. Врач наконец смилостивилась. Но велит талончик взять в регистратуре. Иду туда. Талончиков, конечно, на сегодня нет. Есть через три дня только. Взяла талончик на «через три дня». Иду в кабинет. Врач говорит, не приму. Мол, талончик не тот. Что делать? Я решила добиться своего. Зашла я с мальчиком в кабинет. Настаиваю на своем. Мальчик плачет. Врач упорствует. Заметьте, народу ни одного человека. Я не выдержала, закатила скандал. Прибежала заведующая отделом. А время идет. Наконец, скандал урегулировали. В пять часов... заметьте, в пять!., сделали снимок. А меня аж трясло. Вот вам и бесплатная медицина. Вот вам и народная власть. Сучья система, скажу я вам. И так — за что ни возьмись. Мы не работаем, а самоутверждаемся. И каждая вошь делает это за счет ближнего.
Читать дальше