Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

Конверт дрожит в потрескавшихся пальцах, время безжалостно обошлось с ними. Даже скрепка, соединяющая края конверта, кольнула их, будто птичий клювик. Выступила капелька крови. А вот и деньги. Сверху бумажки, а на дне — тяжелые монеты. Она встряхнула конверт, и на деревянном столе оказались две монеты по пять дуро, три песеты и одна монета в десять сентимо. Раз, два, три билета по сто, одна, две монеты по пять дуро, одна, две, три песеты и одна монета в десять сентимо. Раз, два, три билета по сто, одна, две, три песеты…

— Я был у кассы чуть ли не первым. Решил про себя: «В первую субботу приду домой пораньше».

Вода ласково струилась по его лицу и шее. Взяв полотенце и повернувшись к матери, он испугался, увидев ее.

— Мама, что с вами? Что случилось?

Руки женщины безжизненно упали вдоль тела, и, глядя на деньги, лежавшие в подоле, она качала головой.

— Мама, ну что вы, нельзя так…

Она подняла руку и краем фартука вытерла глаза.

Чтобы не смущать ее, он отвернулся и стал растираться полотенцем.

— Сынок, ведь сегодня суббота… Я просто не знаю, что со мной… Первая суббота…

Слезы не давали ей говорить.

Он прошел в смежную с кухней комнату и начал искать в шкафу чистую сорочку.

Мать снова взяла деньги и положила их на стол. Когда сын вернулся на кухню, она поднялась из‑за стола и, указав на деньги, сказала:

— Зд есьтриста пятьдесят три…

— Столько же написано на конверте, мама, триста пятьдесят три песеты и десять сентимо.

Снова они стояли друг перед другом и молчали.

— Сынок, ты мне должен сказать…

И снова те же взволнованные слова. В них робость и страх, которые всегда овладевают бедняками, если им приходится говорить о заработанных в поте лица грошах.

— О чем вы, мама?

— Скажи мне, сколько ты хочешь взять себе? Здесь есть и твоя часть, на то ты и работаешь, а другая — на общие расходы.

Он начал нервно застегивать рубашку, стараясь не смотреть ей в глаза. Он часто думал об этом, эта мысль преследовала его утром и вечером, когда он шел на работу и по дороге домой. И сегодня, когда он возвращался с первой получкой в кармане, он думал о том же.

— Мне ничего не надо, мама. Как‑нибудь обойдусь.

Женщина стала возражать. Она догадывалась, что он был бы не прочь получить часть денег. И он догадывался, что она знает, о чем он думает. Глубокая жалость друг к другу внезапно охватила обоих. Деньги лежали перед ними на столе, а они стояли, смотрели друг на друга, и сердца их сжимались от жалости друг к другу. Получка лежала на столе: одна, две, три сотни…

— Сынок, ты имеешь право на свою часть. На личные расходы. Я дам тебе сколько скажешь.

— Как хотите, мама.

— Сколько, сынок?

Он молчал, будто воды набрал в рот.

Мать взяла деньги. Глаза сына с тайным стыдом следили За ее движениями.

— Вот, сынок, возьми. Э т0тебе. На расходы. Хватит?

— Да, мама, — еле слышно ответил сын.

Вечерело. Пора было зажигать свет. Клочок неба над их улицей, к счастью не закрытый домами, постепенно темнел. Была суббота. В день получки в душах людей, живущих в Этих кварталах, рождалось прекрасное чувство солидарности.

Мать сняла с гвоздя сумку и собралась уходить. В комнате сын кончал одеваться.

— Сынок, я иду в магазин, надо успеть до закрытия. Тебе купить что‑нибудь?

Он сказал, что не надо, пусть купит что‑нибудь на ужин для всех.

«Вот и мужчина в доме. Куплю‑ка еще бутылку вина», — решила женщина.

Было уже далеко за полночь, а Лауро и Андрес продолжали работать у печн. Каждые пять — шесть минут они открывали железную дверцу и заглядывали внутрь раскаленной докрасна ослепительной пасти, где обжигались тарелки и ковши. Посуда висела на длинной жерди, которую лизали языки пламени.

У мастера Лауро худое лицо всегда голодного человека со множеством морщин вокруг рта. Он почти все время работает молча, лишь изредка бормочет что‑то хриплым голосом, ни к кому не обращаясь.

Пока обжигаются тарелки, Андрес рассматривает еще недавно светлую, а теперь почерневшую рубаху Лауро. Она с короткими рукавами, надета поверх брюк, на ней потеки пота, и с каждым днем недели их все больше. Андрес научился отсчитывать время по многим приметам, и по этим потекам тоже.

Каждый вечер Андреса одолевают одни и тс же мысли. Дни бегут, а мысли прежние, тоже слегка отдающие запахом пота. В понедельник он думает о воскресном вечере, когда можно потанцевать и выпить сидра в кабачке «Эль ранчо чико». Туда любят заходить полуночники. В кабачке играет славный оркестрик из четырех музыкантов, поющих под собственный аккомпанемент. Обычно, когда музыканты кончают играть, начинается потасовка.