Павел Верещагин - Год крысы

Директор с живостью на него посмотрел и охотно кивнул: хороший вопрос.

— Дел вокруг — полно, рук не хватает. Ведь деньги — это только начало, возможность. А что эти деньги принесут — зависит от увлеченных людей.

— Но мы ничего особенного не умеем — ни рисовать, ни петь, ни в футбол…

Директор весело посмотрел на Матросова и подмигнул:

— Будете учить детей добру. Учить любить жизнь…

Он тряхнул головой и потыкал пальцем в листки бумаги на столе: пишите, пишите, потом обо всем поговорим, успеем еще наговориться.

Гости обратились к бланкам.

А директор встал у окна, глядя на свое беспокойное хозяйство, и о чем-то задумался. Может, вспомнил трудные девяностые и свои первые дни в интернате. Или многие выпуски детей, которые прошли перед его глазами с тех пор. А может, любимую девушку в большом городе, с которой так мучительно расставался когда-то много лет назад…

Игорь Владимирович задумчиво тронул ногтем какое-то пятнышко на стекле. Потом повернулся к гостям и посмотрел на Ксюшу. Ксюша, почувствовав его взгляд, подняла лицо. Игорь Владимирович широко улыбнулся и ободряюще ей подмигнул.

— Ты это… не волнуйся ни о чем! Не стоит! — сказал он. — Теперь в вашей жизни всё будет очень хорошо. Вот увидишь! Теперь всё-всё будет очень, очень хорошо!

Печальный ноябрь опустился на остывающую землю — дождливый ноябрь, самый унылый месяц года.

Природа готовилась к зиме: повинуясь движению солнца, угасали жизненные процессы, впадали в спячку животные, цепенели деревья и кустарники, умирали листья, трава, насекомые, чтобы, превратившись в перегной, в следующем году снова дать жизнь листьям, цветам, траве… Улетели к теплу птицы, зарылись глубже в землю кроты и насекомые. Все вокруг готовилось переживать темное, суровое и скудное время года.

Но беспечный мегаполис не желал обращать внимания на философский поворот в жизни живой природы. Мегаполису было не до того. Беспрестанно звонили раскаленные телефоны торговых агентов. Летели навстречу друг другу тысячи платежных документов, тысячи кассиров в разных концах от звонка до звонка считали и пересчитывали пачки денежных купюр. Печатные станки работали день и ночь, производя на свет горы пленительного глянца и рекламной мишуры. Голоса офисных девушек гипнотизировали стопроцентным позитивом, к вечеру их скулы сводило от напряжения располагающих улыбок. Еще до восхода солнца, в глубокой ночи, улицы от тротуара до тротуара заполнялись плотными рядами спешащих по делам машин, и их упорное черепашье движение прекращалась лишь в полночной глубине следующей неоновой ночи.

Мегаполис азартно зарабатывал деньги, чтобы потом со вкусом их тратить.

Сказочно светились витрины модных магазинов. Манили роскошью бары и рестораны. До рассвета гремела музыка и курился ядовитый дымок в кислотных сумерках ночных клубов. Лучшие повара мира день и ночь изобретали причудливые блюда, чтобы удивить и обрадовать чревоугодников. Летели в разные концы света самолеты, развозя миллионы туристов за расфасованной и оплаченной порцией солнца, моря, достопримечательностей и экстрима. С экранов телевизоров и страниц журналов энергичные эксперты, меняя друг друга, учили людей, как получать еще больше удовольствия от еды, спорта, секса… Город потреблял и купался в наслаждениях. Каждый вечер взмывали в небо сотни петард, запущенных на корпоративных вечеринках, оглушительно утверждая, что все прекрасно и жизнь удалась.

А краем гигантской феерической горы разнокалиберного мусора, которую представляла собой городская свалка, вдоль ее отрогов и ущелий, по направлению к бытовке, где проводит время неработающая смена бульдозеристов, пробирался внештатный репортер второсортной бульварной газетки. Репортер морщился от липкой помоечной вони и тщательно выбирал место, куда поставить свой некогда щегольский, а теперь изрядно потрепанный замшевый полуботинок.

Лицо журналиста косо сек осенний дождик. Он неприязненно косился вокруг. «Ну что за жизнь! — думал репортер и ему было очень жалко себя. — Мне тридцать три года, тридцать три!.. Другие в этом возрасте сидят в кожаных креслах в покойных кабинетах и пишут прибыльные заказные статьи. А я все таскаюсь и таскаюсь под дождем и снегом… Все, с этого дня в руки карт ни возьму, ни одной пульки! Буду носом рыть всякое дерьмо, но принесу наконец редактору убойный материал!»

Репортер добрел до бытовки и на всякий случай огляделся вокруг. Сделал пару шагов влево, чтобы заглянуть за угол, потом вправо. «Главное, держатся попроще! Простые люди это любят!» — напомнил он сам себе он, после чего поднялся по металлической лесенке и толкнул обитую драным дерматином дверь.