Павел Верещагин - Год крысы

Ксюша вспыхнула и опустила голову. Она почувствовала, что Оккервиль имеет в виду многое, в том числе и ее саму.

— Здесь я никак не могу найти себя… — признался Матросов, стараясь смягчить слова мага.

— Но ведь есть еще любовь, — тихо проговорила Ксюша.

Матросов болезненно пошевелился:

— Любовь — да, любовь — это прекрасно! Но любовь обманчива. Она надевает на глаза человеку розовые очки. И человек запросто может принять черное за белое. А чудовище за прекрасного принца!

Ксюша сидела, не поднимая головы.

— Тем более, что люди очень часто принимают за любовь что-то другое. То, что любовью на самом деле не является.

— Что, например? — глухо спросила Ксюша.

— Например, благодарность! Когда один человек совершает ради другого красивый поступок и…

Ксюша подняла на него влажные глаза. Но потом дернула плечом и отвернулась. Да, собственно, ей какое дело? Нелепо получается: будто она его уговаривает, а он — сопротивляется. С чего вдруг?

Матросов заметил блеснувшие в ее глазах слезы.

К столику подошла официантка, чтобы убрать пустые стаканы.

Матросов дождался, пока она уйдет, и с жаром проговорил:

— Ведь у каждого человека свой талант и своя судьба. И ты… Ты красивая, живая, солнечная… В один прекрасный день ты встретишь нормального человека — веселого, сильного, смелого… Построишь с ним отличную семью, заведешь детей, к вам будут тянуться люди, чтобы заразиться от вас жаждой жизни, оптимизмом… И потом… В каждой сказке должен быть счастливый конец. И хорошая девушка должна в жизни дождаться прекрасного принца. Принца, понимаешь? Принца, а не… — Он не договорил.

Ксюша чувствовала, что слезы переполнили ее глаза и вылились на щеки.

Она слушала рассудительные слова Матросова, но слышала не сами эти слова, а нечто совсем другое: он ей не поверил! Не поверил в то, что она не просто бойкая блондинка, каких тысячи, а его судьба. Он не поверил в силу их любви!

Чтобы скрыть набегающие слезы, Ксюша взяла со стола конверт и сделала вид, что ее заинтересовала картинка и почтовая марка.

- Короче, я уже забрал документы из больницы, — заметив, что Ксюша его не слушает, заключил Матросов. — И купил билет…

— И правильно! — поддержал Оккервиль. — Даже не сомневайся. Это единственно верное решение.

— Что с тобой? — вдруг удивлено спросил Матросов.

Ксюшины глаза были полны слез, но она сидела, блаженно улыбаясь во весь рот.

— Что?

Ксюша откинула назад голову, дожидаясь, пока слезы закатятся обратно в глаза, и помахала в воздухе почтовым конвертом.

— Да что?!

— Лелятин! — смахнув остатки слез, проговорила она.

— Что Лелятин? — спросил Оккервиль.

— На обратном адресе в письме указано — город Лелятин! Первый дом-интернат города Лелятина.

Оккервиль и Матросов уставились на нее в недоумении.

— Ну, да. И что?

— Ничего. Просто Лелятин — это родной город моей бабушки. Она в нем выросла. И там осталась ее родня.

— И что это значит?

Ксюша пожала плечами.

— Это значит, что мы поедем с тобой.

— Кто это вы?

— Мы с Тосей! — беспечно ответила Ксюша.

А дальше все закружилось-завертелось, покатилось-понеслось!

Воскресным утром месяц спустя Ксюша и Матросов шли рядышком по аллее старинного парка, сильно запущенного, но все еще красивого, парка, на чугунных воротах которого сияла табличка «Первый Дом-Интернат г. Лелятина». Маленький симпатичный Лелятин, в который они приехали накануне, — по большей части одноэтажный и деревянный, утопающий в осенних садах — Ксюше очень понравился. Понравились и Тосины родственники — все, как один, хлопотливые, говорливые, хлебосольные. И интернатский парк, заросший сиренью, барбарисом и еще чем-то, что хотелось назвать жимолостью, тоже понравился

День, несмотря на начало сентября в северных широтах, был теплым и по-летнему переменчивым. Когда Ксюша с Матросов выходили из дома Тосиных родственников, накрапывал теплый дождичек. А когда добрались до интерната — сначала сорок минут на электричке, потом еще двадцать на пригородном автобусе — вовсю пригревало солнце.

Ксюша и Матросов шли по направлению к барскому дому девятнадцатого века — желтому трехэтажному зданию с белыми колоннами, в котором, собственно, и помещался «Первый Дом-Интернат г. Лелятина». А точнее сказать, они не шли, а их конвоировала к интернату возбужденная стайка разнокалиберной ребятни от шести до девяти лет.

Дело в том, что, выехав из Лелятина заранее, с утра пораньше, Ксюша и Матросов прибыли на место слишком рано, задолго до назначенного директором времени, и решили сначала погулять и осмотреть парк. Они прошлись до пруда, постояли на мостках, полюбовались кувшинками, осмотрели облупленную ротонду на берегу, которую с одной стороны начали штукатурить реставраторы, потом дошагали до оранжереи, за стеклами которой копались в земле девочки в комбинезонах, и удивились размерам зреющих помидоров, пробрались краем футбольного поля, на котором две команды мальчишек играли то ли в бейсбол, то ли в лапту, и уперлись в тупик; чтобы не возвращаться обратно, решили перелезть через ажурный заборчик, отделяющий спортивную площадку от скамеек летнего театра, и были захвачены с поличным бдительными ребятишками.