Тургрим Эгген - Hermanas

— Я так говорил? Не поверю, что я сказал такое.

— Нет, но ты так думаешь. Я вижу это, и мне больно. Всякий раз, когда я разговариваю с другим мужчиной, даже если это один из твоих лучших друзей, я вижу, что ты думаешь. Это разрушает наши отношения. Потому что я жду, что мимо меня со свистом пролетит бутылка. И боюсь, что она попадет в меня.

— Миранда, я постараюсь взять себя в руки. Все не так плохо, когда я не напиваюсь.

Она встала и начала ходить взад-вперед. Комната была такой маленькой, что у нее получалась какая-то пантомима: самка в слишком тесной клетке.

— Знаешь что, а мне больше нравится, когда ты пьян. Тогда ты по крайней мере говоришь то, что думаешь. Мне не надо изучать твое лицо, чтобы понять, что я такого натворила. Ты сразу говоришь.

— Но ты говорила, что тебе льстит, когда я немного ревную.

— Да. Но ключевое слово здесь — немного. Это как с пивом. Если я выпью немного, я чувствую себя превосходно. Если я выпью слишком много, я просто блюю. Именно поэтому сегодняшний вечер был таким прекрасным и свободным. Поэтому я так долго не возвращалась. Ты разве не замечаешь, что у меня хорошее настроение? Я перестала считаться с тобой. Я могла нормально разговаривать с людьми. И даже немного пофлиртовать, если бы захотела.

— Ну и как, захотела?

— Да нет, не очень, — засмеялась она.

Миранда снова села. Она склонила голову мне на плечо.

— Рубен Элисондо кажется мне очень симпатичным. Но у него были назначены другие встречи. Думаю, с женщиной, но из вежливости он не сказал про это. В любом случае было приятно поболтать с человеком, который живет по-другому. Мир больше Кубы, о чем мы с такой легкостью забываем. Я стала замечать, что скучаю по этому.

— Рубен в два раза старше тебя, — заметил я.

— И что? Он хорошо одевается. Наверняка в Мехико много хороших магазинов.

— Неужели так странно, что я во всех мужчинах вижу соперников?

— Было бы интересно узнать почему, Рауль. У тебя нет для этого никаких оснований. Я не интересуюсь другими мужчинами. Правда. Ты мне веришь?

— Я хотел бы тебе верить.

— Это не одно и то же. Ты веришь, что я никогда не обманывала тебя?

— Даже в мыслях?

— Ты заходишь слишком далеко. Но нет, никогда и никаким значительным образом. Ты должен понять одну вещь…

— А как насчет незначительного образа?

— Сейчас говорю я, Рауль. Разве ты не понимаешь, что твоя одержимость заразна? Когда ты день за днем ходишь и размышляешь исключительно о том, что я тебе изменяю, разве я могу думать о другом?

После этого мы с Мирандой заключили, так сказать, перемирие. Или я капитулировал? Миранда вернула себе свою жизнь. Когда я вечером приходил домой с работы, она уходила и пропадала до ночи.

Мы договорились, что я перестану допытываться и докапываться, где она была. Вообще-то она сама рассказывала о том, где была и с кем встречалась (с Хуаной и папой, с Хулией или другой подружкой, как правило), но не всегда. Я как будто ходил по минному полю. Раньше я обычно спрашивал: продашь свои мысли за сентаво? Нам обоим нравилась эта игра. Миранда всегда отвечала быстро и так, чтобы ее ответ меня заинтересовал. Теперь любой вопрос мог привести ее в ярость. Спрашивать не разрешалось.

Хуже всего было в пересменок — в тот час, который проходил между моим возвращением с работы и ее прощальным поцелуем перед вечерним выходом. Стоявшая в это время тишина была плотной, очень ощутимой. В молчании я украдкой наблюдал за преображением, за тем, как затрапезная домохозяйка с усталым взглядом вылупляется из кокона и становится бабочкой. Все говорили, что Миранда похорошела после рождения ребенка, черты ее лица стали более четкими, с легким налетом боли, который только усугубляет женскую красоту. За час, предшествовавший ее уходу, это становилось еще более ощутимым. «Ну как, теперь я красивая?» — спрашивала она, как и раньше. Да, она была красивой. Может, даже красивее, чем мне казалось прежде, потому что мне не суждено было удержать ее возле себя, потому что она наряжалась не для меня. В те вечера, когда мы оба оставались дома, никаких преображений не происходило, и я сожалел об этом, чувствуя себя незначительным и ненужным. Но я не упрекал Миранду в том, что она не хочет круглые сутки находиться дома. Она и так целые дни проводила с Ирис. Это было интересно, но у всего есть предел. Дети развиваются довольно медленно, если они растут у тебя на глазах.

У Ирис прорезался зубик, и это становится главной новостью недели. На следующей неделе, может быть, мы разглядим еще один, или она начнет переворачиваться с живота на спинку или более уверенно держать в руках предметы. Потом какое-то время проходит без новостей. Мы жили в том темпе, который задавала Ирис. У нас с Мирандой оставалось мало времени.