— Нам нужно поговорить.
Я не смотрю на него. Я продолжаю лежать на полу. Продолжаю смотреть прямо перед собой. Мой взгляд упирается в батарею. Макс забыл вытащить из розеток заглушки. Все розетки закрыты этими плоскими пластмассовыми крышками, чтобы ребенка не ударило током.
Слишком, черт побери, поздно.
— Не сейчас, — отвечаю я.
Человек теряет ключи, бумажник. Можно потерять работу или вес.
Можно потерять деньги. Или ум.
Потерять надежду, веру. Можно потеряться в пространстве.
Можно потерять из виду друзей.
Потерять голову. Сознание.
Можно потерять ребенка — так говорят.
Только я точно знаю, где он сейчас находится.
На следующее утро я просыпаюсь, а грудь — каменная. Мне даже больно дышать. У меня нет ребенка, но, видимо, мое тело еще этого не знает. Медсестры в больнице предупреждали об этом. Раньше делали укол, чтобы предотвратить лактацию, но у препарата множество побочных эффектов, поэтому единственное, что им оставалось — отпустить меня домой, не забыв честно предупредить о возможных последствиях.
Половина Макса не тронута. Вчера он спать не ложился; я не знаю, где он ночевал. Сейчас Макс уже уехал на работу.
— Мама! — зову я, но никто не идет.
Я сажусь и замечаю на прикроватной тумбочке записку. «Ушла в магазин» — написано маминым почерком.
Я роюсь в больничных выписках. Но никому в голову не может прийти оставить женщине, у которой родился мертвый ребенок, телефоны специалиста по лактации.
Ощущая себя полной дурой, я набираю рабочий номер доктора Гельман. Трубку снимает ее секретарь — милая девушка, с которой я встречалась ежемесячно в течение полугода.
— Здравствуйте, это Зои Бакстер, — представляюсь я.
— Зои! — радостно восклицает она. — Слышала, что вас привезли в пятницу! Ну? Кто? Мальчик или девочка?
По ее захлебывающемуся голосу я понимаю, что она понятия не имеет о том, что произошло в выходные. Слова, будто пожухлые листья, слетают с моих губ.
— Мальчик.
Это единственное, что мне удается выговорить.
Даже ткань футболки причиняет мне мучительную боль.
— Я могу поговорить с акушеркой?
— Конечно, сейчас соединю, — отвечает секретарша.
Я жду у телефона, молясь об одном — чтобы, по крайней мере, акушерка была в курсе случившегося.
В трубке щелкает.
— Зои, — негромко говорит акушерка, — как вы себя чувствуете?
— Молоко… — задыхаюсь я. — Можно что-нибудь сделать, чтобы оно не прибывало?
— Немногое, придется сцеживаться, — отвечает она. — Можно принять обезболивающее. Попробуйте положить в бюстгальтер охлажденные капустные листья — не знаю почему, но они помогают снять воспаление. Если есть шалфей, добавьте его в еду. Или заварите чай. Шалфей подавляет лактацию.
Я благодарю за совет и нажимаю «отбой». Когда я пытаюсь положить трубку на место, телефон задевает часы и нечаянно включает радио. Я настроила будильник на классическую музыку, потому что мне легче просыпаться в шесть утра под оркестровые композиции, нежели под роковые мотивы.
Флейта. Взлеты и падения струнных. Пульсирующее ворчание тубы и трубы. «Полет валькирий» Вагнера отлетает от стен к потолку и полу, наполняя комнату хаосом и возбуждением.
Это произведение записано на одном из дисков, лежащих в нераспакованных вещах, которые я собирала на роды.
Это произведение так и не заиграло во время моих родов, хотя я и родила ребенка.
Молниеносным движением я хватаю радио и вырываю штепсель из розетки. Поднимаю радио высоко над головой и швыряю его через комнату. Оно разбивается о паркет с таким крещендо, что сам Вагнер бы гордился.
Когда в комнате повисает тишина, я слышу свое прерывистое дыхание. Как объяснить все это Максу? Или маме, которая заглядывает в комнату с полной сумкой и натыкается на эту сцену?
— Нормально, — убеждаю я себя. — Ты сможешь. Нужно просто собрать осколки.
В кухне я нахожу черный мешок для мусора, веник и совок. Собираю обломки радио и складываю их в мешок. Мелкие осколки и проводки я сметаю в совок.
«Собрать осколки».
На самом деле все просто. Впервые за двое суток я чувствую душевный подъем, у меня есть цель. Я звоню на работу доктору Гельман второй раз за последние десять минут.
— Это опять Зои Бакстер, — говорю я. — Я бы хотела записаться на прием.
Было несколько причин, объясняющих, почему я поехала домой с Максом в первую нашу встречу:
1. От него пахло летом.
2. Я не из тех девушек, которые идут домой с первым встречным. Никогда так не поступала.
Читать дальше