Марлена де Блази - Дама в палаццо. Умбрийская сказка

В стремлении крепко держаться за богатство предков, открывая двери супружества лишь тем, кто мог украсить их сундуки, двоюродные Убальдини женились между собой — достаточно распространенная практика среди аристократов. Итак, все они — Убальдини. Они очаровали нас и утешили меня. Возвращаясь к машине, Фернандо спешно рассказывал мне, что я упустила, слушая рассказы женщин о la zia Беатрис — тетушке, проживавшей некогда в квартире, которая теперь будет вашей, то и дело повторяли они.

Кончетта говорила:

— Да, Беатрис была исключительной женщиной. Последняя из матриархов, столь же благожелательная, сколь суровая. Внизу тогда жил macellaio, мясник. Там, где теперь ювелир. Он забивал скот и продавал мясо. Да, прямо там. А у Беатрис была корзинка на лебедке — думаю, она и сейчас где-то в квартире, — которую она спускала с балкона, когда слышала удары мясницкого топорика. И орала: «Не думай посылать нам что-нибудь, кроме лучших частей, а то я выверну все это тебе на башку!» Что-то в таком духе. А в остальное время она расхаживала в шелковом платье, скромная, как королева Бельгии. Ей к тому времени было под девяносто, и жизнь, к которой ее готовили, осталась далеко в прошлом. После Второй мировой войны большая часть сбережений пропала. Люди жили воспоминаниями и надеждами. Счет из бакалеи, счет от портного. Никто не мог ничего продать, потому что ни у кого не было денег на покупки. Впрочем, большую часть драгоценностей сбыли с рук. Для тщеславия всегда есть ярмарка, — Кончетта поиграла сапфировым браслетом. Рассказ подхватила Лидия.

— А когда i nonni, бабушка и дедушка скончались, Беатриса стала наследницей палаццо и всего, что осталось. Ведь это она отказалась от собственной жизни и осталась с ними дома. И это она, чтобы выжить, разбила палаццо на квартиры. Где-то в пятидесятых, кажется. Мы были еще почти детьми. Но я помню, как она переменилась тогда. От стыда и гнева она рассыпалась, как засохшая роза. Как-никак, этот палаццо был родовым домом Убальдини с начала шестнадцатого века. Она чувствовала, что стала простой домохозяйкой. La locandiera, говорила она о себе, поправляя прекрасные волосы и касаясь единственной нитки жемчуга. Второй этаж, конечно, оставила себе, вашу квартиру. Вы знаете, что здесь когда-то был бальный зал? Двести восемьдесят квадратных метров открытого пространства. Подумайте, сколько исторических воспоминаний ожидает вас здесь!

Их волшебная история еще усилила мой восторг перед домом 34 на Виа дель Дуомо. В самом деле, какое прекрасное место!

— Ну, что ты думаешь? — спросил меня Фернандо.

— Что они добрые люди. И что я действительно очень хочу жить в их доме. В нашем доме. Или это будет коллективное «наш»? Не захотят ли Лидия, Кончетта и все остальные по-прежнему приезжать на лето? И почему бы нам не сменить имя на «Убальдини»? Но они не выглядят нуждающимися в средствах, и не похоже, что они в ссоре друг с другом.

— Не все таково, как кажется, не правда ли? Возможно, они просто предпочитают не платить за восстановление квартиры. Или сегодня вечером мы стали свидетелями чистейшего примера bella figura. Возможно, они нарядились в свои единственные дорогие костюмы. Так или иначе, мы побеседовали о стоимости работ. Мы сможем это себе позволить.

Я молчала.

— И месячные выплаты начнутся через семь лет после того, как мы вступим во владение помещением. Размер выплаты будет установлен сейчас, чтобы избежать влияния инфляции. Помнишь, Князь говорил, что мы слишком много платим Луччи? Он был прав.

— Знаешь, все они далеко не молоды. Как насчет их детей, их наследников?

— Об этом договорились. Этот дом будет принадлежать нам пожизненно. В отношении квартиры их наследники станут нашими наследниками.

— А почему никто из их детей не захотел отремонтировать квартиру и жить в ней?

— Возможно, они не хотят жить в Орвието. Вспомни, они — римляне и неаполитанцы. А может, они не предлагали квартиру детям. Ты слишком много хочешь знать. Успокойся.

— Но в таком случае мы будем обязаны остаться здесь. Поселиться здесь надолго, может быть, навсегда. Можно ли быть уверенным, что нам этого захочется? А если нам вздумается перебраться в Барселону?

— Аmore mia, нельзя ли на минуту забыть о Барселоне? — Усталость прорвалась на поверхность, превратилась в изнеможение. Он закрыл лицо руками. А все это время казался таким беззаботным, что я беспокоилась о себе, а не о нем.

Я взяла его за руки.

— Барселона была просто «а если».